Ряби в спорах

Ряби в спорах

Алексей Витальевич Величко

Книга об отставном сержанте военных сил США, которого начиная со службы начинают мучать проблемы со здоровьем, но больше всего героя беспокоят слуховые галлюцинации. После он попадает на стационарное лечение, где не пройдя его до конца, спустя небольшое количество времени, он выписывается и лечится амбулаторно. Его берут лесничим, где он работает и долечивается, но так как болезнь прогрессирует, герою становится только хуже с каждым днем, и он начинает злоупотреблять препаратами и алкоголем.

Его главный симптом – слуховые галлюцинации мучают все чаще и героя не оставляют сомнения, что это не галлюцинации, а часть его новой жизни к которой надо привыкнуть. Герой пытается проверять свои убеждения всевозможными способами, в результате чего мы и дочитываем до концовки, где появляются новые вопросы.

Алексей Величко

Ряби в спорах

Комета, падающая где-то за дальней грядою скал, формами напоминающих двух псов играющих, чьи очертания застыли где-то далеко за остальными тремя сторонами.

«Между прочим, водопад здесь как нельзя кстати», – сказал Мэйджис самому себе. Он разделяет естественно высеченные каменные изваяния, которые как бы пляшут перед невидимыми хозяевами, которых трудно себе и представить из-за гигантских масштабов гряды. Внизу форменный домик, качественно слизанный с плана строителя сценаристом своего дела. Сезонное жилье на дальних промыслах лесничих угодий. Условно его можно было поделить на две части, он был не настолько маленьким, насколько это могло показаться внизу, стоя и смотря с излучины. Дальняя часть была больше покоями для отдыха, из нужного для промысла там была оснащена лишь кладовка, твердотопливный и обычный генераторы находились в пристройке, чуть ближе гостиная, она же комната отдыха, находилась в той же половине. И, конечно же, так горячо любимый лесником камин (а вытягивал он ни дать ни взять твой маленький горн). Внезапно вспомнился ранний апрель, что-то он хотел сделать, чем-то заняться, не давала ему покоя где-то в потёмках сознания мысли их недосказанность, оставляла след немым укором, и вроде бы всё на своих местах, когда ковырял кочергой самый большой обломыш угля, будучи в прострации, потоки его сознания перифразом ударили в глаза стаей, нет, как бы не так, пожалуй, что тучей встрепенувшегося смоляного, как ночь, птичья.