По следам Франкенштейна и другие ужасные истории

Я стал считать Элизабет своей сестрой, порученной мне свыше, чтобы я ее защищал и лелеял.

Мы воспитывались вместе, и различия в наших характерах только сближали нас. Элизабет была спокойнее и мягче, зато я, при всей своей необузданности, обладал большим упорством и неутолимой жаждой знаний. Ее пленяли воздушные замыслы поэтов. Она любовалась роскошными пейзажами, окружавшими наш прекрасный швейцарский дом.

Она казалась принцессой в саду, полном цветов, на берегу прохладного озера.

В то время, как моя подруга с наслаждением созерцала внешнюю красоту мира, я любил исследовать глубинную причину вещей.

Мир представлялся мне тайной, которую я стремился постичь. Нрав у меня был буйный, и страсти, порой, овладевали мной всецело.

Глава 2

А вскоре появился и другой брат, прелестный малыш, которого Элизабет и я нежно полюбили. И уж, конечно, нельзя не вспомнить о соседском мальчике Анри Клервале, с которым меня связала самая тесная дружба. Он обладал живым воображением, сам сочинял героические поэмы, и воображал себя одним из рыцарей короля Артура.

Наша жизнь состояла из бесчисленных радостей и увлечений, а Элизабет озаряла наши игры, подобно алтарной лампаде. Ее присутствие смягчало мои порывы, передавая мне частицу ее кротости.

Естествознание – моя пагубная страсть, которая впоследствии стала моей судьбой.

Однажды, когда мне было тринадцать лет, мне случайно попал в руки томик сочинений Корнелия Агриппы. Я открыл его с равнодушием, но теория и удивительные факты, которые он описывал, вскоре привели меня в восхищение.

Меня, словно бы, озарил новый свет, полный неожиданности и сокровищ, и я рассказал отцу о своем открытии. Тот небрежно взглянул на заглавие и сказал: «А, Корнелий Агриппа! Милый Виктор, не трать время на подобные пустяки».

Если бы тогда вместо этого беглого замечания отец взял на себя труд объяснить мне, что учение Агриппы полностью опровергнуто, что его сменила новая научная система, более основательная и глубокая, – ибо идеи Агриппы были призрачными, тогда как новая система оказалась реалистичнее и плодотворнее.

Тогда я, несомненно, отверг бы Агриппу и с усердием обратился бы к новым знаниям. Скорее всего, мои мысли никогда не получили бы того рокового импульса, который в конце концов привел меня к гибели. Но я с жадностью продолжил чтение.

Вернувшись домой, я первым делом раздобыл все сочинения моего кумира, а затем Парацельса и Альберта Великого.