Тринадцать

 – А то, понимашь, как девушки на выданье…

Через пару минут все невольные пассажиры автозака стояли на мерзлой земле, кутаясь в свои рубища. Среди них были двое стариков лет семидесяти, трое мужчин помладше вполне интеллигентного вида, а остальные смахивали на простых совет–ских работяг. Таковыми они, собственно, и являлись, и этот факт буквально задел за живое большого начальника расстрельной бригады.

– Ну, с этими-то понятно, – кивнул он на интеллигентов, – а вы-то, гегемоны сраные, каким чертом здесь оказались?

Диалог явно не клеился.

Мужчины молча смотрели на землю, и на их лицах, освещаемых теперь фонарем чекиста, даже слабые отблески надежды уже не прочитывались. Они прошли все семь кругов ада, прежде чем попасть сюда, на заброшенный золотой прииск, и пути обратно уже не было.

– Руки за спину, – приказал офицер, – повернулись направо. Грищук, командуй дальше.

Под прицелом десятка винтовок и под зычные команды мелкого суетливого лейтенантика колонна обреченных направилась к краю оврага.

Командир смотрел в спины людей с презрением. Причем презирал он их не за измену Родине, которую должен был любить всем сердцем (где-то в подземельях души он такую Родину видел в гробу, в белых сапожках с бахромой), а за то, что вынужден мерз–нуть ночью здесь, на далекой окраине, и слушать предсмертные стоны этих кретинов, оказавшихся не в том месте и не в то время.

Сам он никогда не стрелял и наган вынимал из кобуры только для острастки. Он понимал, что кому-нибудь из его подчиненных однажды придет в голову сообщить об этом куда следует, и тогда в один прекрасный день (скорее, ночь) он сам может встать на краю оврага с руками за спиной.

Наверно, так и случится рано или поздно. Но, черт возьми, он не мог поднять пистолет! Стрелять ночью в лесу в затылок безоружному и бог знает в чем обвиненному человеку, который еще вчера, может быть, ходил по одной улице с тобой и плевал на ту же мостовую, – это вам не фашистские эшелоны под откос пускать. Это какая-то абсолютная и необъяснимая глупость, дурацкий сон на похмельную голову!

Поэтому единственное, что он мог себе позволить в предложенных обстоятельствах, – это лениво грызть семечки и молоть языком, прикидываясь потомственным истребителем космополитов. Авось проканает.

Подбежал лейтенант Грищук.

– Приговор зачитывать? – спросил он, пританцовывая и перетирая замерзшие ладони.

– Ты знаешь их приговор?

– Ну… кхм, нет.