Кровавый раскол

– Убивец! Убивец! Убивец! – громко, истерично вопел бородатый мужичок в драном овчинном тулупе и тыкал десертным ножом в поясной портрет государя.

«Это настоящий шабаш! Откуда набралось здесь такое количество вурдалаков!» – охватило возмущение Владимира.

– Господин поручик, где ваш красный бант? – вдруг раздалось из-за спины.

Головинский обернулся. Перед ним стоял старый рябой прапорщик и двое солдат с винтовками. Все с огромными красными бантами на грязных шинелях.

– Прапорщик, отдайте честь и представьтесь согласно Устава! – возмутился Владимир.

– Господин поручик, отдание воинской чести было отменено ещё в марте месяце приказом номер один Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Или вы не знаете? – ехидно спросил прапорщик.

Солдаты неприятно оскалились.

– Я не знаю такого ни правительственного, ни военного органа власти! Поэтому не носил, не ношу и не буду носить этот красный бант! Я не паяц и не обезьяна из цирка Чинзинелли. – Почти по слогам произнёс Головинский, повернулся и пошёл прочь.

– Господин поручик, стойте! – закричал рябой прапорщик ему во след. – Стоять! Стоять, я сказал!

– «Это возмутительное хамство!» – негодовал Владимир. Внутри у него всё кипело.

Городовые были упразднены. В газетах напечатали о создании рабочей милиции. Но что это такое, никто не знал. На улицах Петрограда убивали, грабили и днём, и ночью. Грабили дворцы и частные квартиры…

– Надо обороняться! – твердым голосом заявила как-то утром Анастасия Михайловна и принялась кому-то телефонировать.

На следующий день в доме появились дюжие мужики и, непосредственно под руководством тётушки, стали устанавливать на окнах мощные решётки.

– Очень похоже на тюрьму. – Грустно заметил Владимир.

– А как ты, Володинька, хотел пережить эту смуту? – отрезала Анастасия Михайловна.

Красивые дубовые двери в парадном обили толстыми железными листами. Поменяли на них петли, установили засовы.

Работы длились больше недели… Головинский не знал куда же себя деть.

Живопись была давно заброшена. Будкин тщательно вымыл все кисти, сложил их в коробки. Завесил кусками белого полотна все наброски и эскизы… Владимир же в свою студию никак не мог заставить себя войти. Ведь рушилась страна, рушились его мечты, вокруг царил хаос.

«И что дальше, Владимир? Чем заниматься? – ежедневно спрашивал он сам себя бездумно сидя в кресле, – на военной карьере поставлен крест! И не из-за ранения, а из того, что я дал присягу государю.