Лоханка

Мой собеседник на минутку призадумался, повертел в руках ручку, но положил её наклонно, оперев пером о край непроливашки. Встал, обошел стол и оказался у меня за спиной. Хмыкнул и вернулся на место.

– Голова не болит? – спросил он со скучающим видом.

– У меня вообще всё болит, – протянул я жалобно. – Голова тоже.

– Судя по одёже твоей, думаю я, что ты нэпман. Не иначе ограбили тебя на пароходе – ударили по голове, обчистили и скинули за борт.

– Про одёжу ничего сказать не могу, как и про то, чем раньше занимался, – вздохнул я протяжно.

– Чем занимался – по руке читается, – ухмыльнулся мой собеседник. – Давай сюда ладонь.

Никаких причин отнекиваться я не видел – протянул через стол открытую руку и насладился произведённым эффектом. По профессии я автомеханик, так что и мозоли у меня имеются там, где оставил их инструмент, и въевшееся в кожу масло образует заметные следы.

– Так ты, товарищ, не иначе из нас – из пролетариев, – отношение ко мне изменилось мгновенно. – Думается мне, из-за одежды тебя бандиты не за того приняли. Небось, на отдых ехал или в гости. А они, гады такие…

– Так не помню я, товарищ…

– …Агеев я, Дмитрий Иванович, – и посмотрел на меня, будто ожидая, что я тоже представлюсь.

Сокрушённо вздохнув, я пожал плечами.

Агеев тоже вздохнул и принялся за писанину, давая мне время оглядеться. Комната в одно окно обшита изнутри досками и окрашена в какой-то бледный невыразительный цвет зеленоватого оттенка. Кроме письменного стола самого непритязательного вида – короткий рядок стульев вдоль одной из стен, железный шкаф и календарь на стене. Старый добрый отрывной календарь поведал мне, что у нас на дворе июль тысяча девятьсот двадцать девятого года. Значит, мой дед сейчас как раз начинает ползать… но это очень далеко отсюда.

Да уж, закинуло меня так закинуло. Как чувствовал – нет дыма без огня: коли сочиняют люди книжки про попаданцев – стало быть, есть для этого какие-то основания.

Так вот – часов на стене нет, как нет их и на руке моего собеседника. Но до полудня ещё далеко – это я и так знаю, потому что времени после рассвета прошло совсем немного – часа три-четыре.

Что сказать о человеке, задержавшем меня среди базара, что у пристани? Дмитрий Иванович на вид имеет возраст около сорока лет, носит буденновские усы. Обут в сапоги – точно знаю – не кирзовые, но какой кожи, на глаз не определю. Синие галифе и гимнастёрка защитного цвета, перепоясанная обычным ремнём без бляхи.