Третьи

Может они в продуктовые корзины для «третьих», в водку и сигареты подмешивают яд?

«Третьи» – вот вам и заслуженное определение стариков. Как сформулировал кто-то из правительства? «Суровые времена требуют суровых определений». Да, теперь я один из «третьих». Бог знает, о чем они еще говорят. Одно из первых решений комиссии – ограничить пенсионеров от недостоверных новостей. Мол, и так психика стариков не приспособлена к современному информационному полю. А дополнительная нагрузка негативно повлияет на наше состояние здоровья.

Как-то так они сформулировали, но, по сути, это отключение старшего поколения от телевидения, интернета, стационарной и мобильной связи. Вот уже десятый день я узнаю новости от случайных людей. От таких же «третьих» как я сам.

Меня озарила блестящая, как мне показалась, идея. Машуля. Еще три остановки пешком и я доберусь до ее дома. Уж кто-кто, а родная дочь объяснит мне, что на самом деле происходит. И главное, она не откажет отвести меня на кладбище. К моей супруге. Ее матери.

Собравшись духом, я потопал.

Пока добирался, пришлось сделать два привала. Сердце выскакивало из груди, колени судорожно ломило, а голова кружилась так, словно я на аттракционе.

– Кто там? – услышал я из-за запертой двери голос внучки.

– Ксюша, привет! – звонкий голосок безумно меня обрадовал. – Радость дедушкина!

– Мама, мама, – голос удалялся, – дедушка пришел!

Через пару секунд из-за двери заговорила Машуля:

– Чего пришел? Вам же запрещено шляться по городу!?

– Доця здравствуй! Двери-то хоть откроишь?

– Нельзя! Ты понимаешь, что можешь всех нас заразить? Егор только оправился от «Девятнадцатого»

Я понимал, но ничего не мог с собой поделать.

– Машуль, открой! Я на секунду, посмотрю на вас и … мне больше ничего не надо.

Повисла тяжелая пауза. Дочь сомневалась. В ней боролся, с одной стороны, страх, а с другой … что-то, что до пандемии называлось … Не важно.

– Папа, уходи! – наконец сказала она. Голос ее дрожал, и я чувствовал, как ей больно это говорить.

 – Ты можешь нас убить!

– Доця, любимая, я не болен! Я … – как много надо им сказать, но голос утонул в обиде.

Я стоял на лестничной площадке и глотал слезы. Кто знает, сколько бы еще там простоял. За дверьми послышался голос зятя:

– Кто там? Папа? Чего ему здесь надо?

– Здравствуй, Егор! – сказал я, пытаясь унять слезы.

– Что вам надо, Андрей Павлович!? Идите отсюда. И не приходите больше.

– Но, я всего лишь …

– Уходите.