Белый

 – Морали читать мне вздумал?

Но старик, словно не слыша ее, продолжал:

– Не деться тебе от него никуда, вижу, не слепой. Только не пара он тебе. У тебя сердце не злое. И он не злой, только судьбу ему другую при рождении начертили, не выберешься… Ох, сыщешь ты с ним горя, дочка… Помяни слово мое, сыщешь… На соседнем хуторе девка брюхатая ходит. Хороша девка, местного головы дочка. Так тоже, сказывают, его проделки. Чай, не слыхала?.. Беги от него, дочка. Беги, пока не поздно…

Цыганка взвилась, словно ужаленная, но старик и ухом не повел.

– А ну-ка, показывай, что выходит! – Одним прыжком девушка подскочила к старику, уже собиравшему за разговорами в грязную суму какое-то барахлишко, и попыталась заглянуть тому под руки, но он сунул в сумку последний предмет, надвинул поглубже шляпу, и, не прощаясь, побрел в сторону леса, словно и не слыша гневных возгласов вслед.

***

Базар шумел на все голоса, захватывал людей, мял их, пережевывал мощными челюстями и выплевывал. Кого с прибылью, кого – лишившимся последних монет.

Молодой горожанин выбрался из толпы, отряхнул рукав явно парадного костюма, который носил с претензией на кокетливость, и смачно ругнулся вслед торопливо пробежавшему мимо крестьянину:

– Эка чума! Всю пыль с дороги поднял столбом, теперь вовек не отчистишься! И ну их, эти ярмарки, одно разоренье да хлопоты! Верно я говорю, Белослав?

К этому времени из толпы выбрался еще один молодой человек, в наряде попроще, и облако пыли, обильно покрывшее его костюм, его явно не волновало. Он лишь улыбнулся, глядя на тщетные попытки друга привести одежду в первоначальное состояние, и лишь еще больше размазывающего пыль по холстине.

– Пустое, Ждан, если бы ты не любил ярмарочные гуляния, ты бы на них не ходил. Посмотри лучше сюда.

Друзья стояли перед городской стеной, у которой расположились ремесленники всех возрастов и обличий, с самыми разными товарами. В глазах рябило от разнообразия предложенного. Бабы с узорчатыми шелковыми платками, расписанными вручную, мальчишки со свистульками, бочкари, корзинщики, плотники, кого здесь только не было… Но привлек внимание Белослава вовсе не рабочий люд, а то, что было разложено перед старым, черным от солнца и ветра, лохматым стариком разбойничьего вида.

Несколько холстов без рам, похожих скорее на обрывки, мусор, чем на произведения искусства, валялись у ног старого пройдохи, но написанное на них не поддавалось ни человеческому языку, ни человеческому сознанию.