Дети Луны

Нет, это была не больничная машина. Милицейский «УАЗ» с мигалкой. Мигалку, правда, выключили. Или сама сломалась.

Сержант постучал в дверь совершенно не по-милицейски, деликатно, тихонько. Знает, что не сплю – свет-то горит.

Я прошел крохотным коридорчиком.

– Привет, Степаныч! Что там у вас?

– Дела наши, Корней Петрович, известные.

И вопрос свой я задавал не впервые, и ответ слышал многажды. Известные, какие же еще. Будь это машина больничная, тогда возможны варианты: ущемленная грыжа, аппендицит, ножевое ранение, прободная язва, перелом, мало ли что с человеком случается.

Милиция же по ночам зовет меня только на труп.

Я быстро допил кофе. Мертвые хоть и не торопятся, а и мешкать не дают. Затем подхватил чемоданчик судмедэксперта, немецкий, правильный.

– Иду. Ты, Маркиза, дом сторожи.

Кошка хвостом хлестнула себя по бокам. Сердится.

Дождя не было третий день, но грязи оставалось изрядно, хоть продавай. Хорошо, лето. Осенью грязи больше, да еще стынь. А сейчас тепло. Глядишь, день-другой, все подсохнет, тогда хоть в туфлях ходи, по-городскому.

Я сел рядом со Степаном.

– Куда едем?

– В Волчью Дубраву, Корней Петрович.

– Что ж сразу не сказал? – Волчья Дубрава лежала в тридцати километрах, по нашим дорогам часа полтора. Пропала ночь.

– Говори, не говори, ближе не станет.

Мы поехали.

Кругом тьма. Электричество отключили. Лишь пару раз мелькнули тусклые огонечки – полуночники переводили свечи либо керосин.

– Кто там, на месте?

– Ракитин с группой.

Ага. Могучая кучка в полном составе.

Мы выбрались на шоссе. Десять километров приличной дороги промчались мигом. Потом свернули на Каменку, восемь километров дороги поплоше. И затем – уже на саму Дубраву, двенадцать километров грунтовой безнадеги.

Я оказался прав – приехали в три пятнадцать.

Месяц картинно висел меж звезд. Скоро светать станет. Ночь в июле только шесть часов, пришла на ум старая песня. На стихи Расула Гамзатова – тоже вспомнилось. В четвертом часу ночи какая дичь не вспомнится!

Фары высветили первые избы.

Мы остановились перед добротным двухэтажным домиком. Видно, крепко живут. Точно – наш! Тускло светились окна, да еще лучи фонариков рыскали внутри. Тоже без электричества. Весь район учат.

– Сюда, Корней Петрович.

– Ты прежде бывал здесь?

– Я везде бывал. Тут – в позапрошлом годе, – но причину не сказал. Степаныч, в отличие от меня, в четвертом часу человек неразговорчивый.