Избранное. Сборник

Лгать самому себе,

Водить за нос близких,

Притворяться и изворачиваться,

Извиваться ужом на сковороде,

Захлёбываться тоской,

Тонуть в сонетах Шекспира,

Подыгрывать на рояле Джереми Пельту,

Трепать за ухо кота,

Покусывающего обветренную руку,

Доверять ему

Несбывшиеся надежды

И мечты,

Обратившиеся в розовый пепел

Македонского шершавого граната.

С подозрением взирать на людей

В режиме нарушенной самоизоляции,

Многословных, приторных, деловых,

Равнодушных, бездушных, потерявшихся,

С двадцатипятицентовиками вместо глаз,

Отражающими чаяния сердчишка.

Переступить грань?

Открыть новые миры?

Превратиться в машину,

Подобную тем, с кем свела нелёгкая?

Овладеть специальностью мародёра,

Грифа,

Падальщика,

Жирующего среди чумы,

Наслаждающегося чужой бедой?

Или сохранить искру жизни,

Лепесток любви,

Микрон совести?

Для чего?

Для кого?

Не отыскать опоры

Вне самого себя,

И нет смысла в бытии,

Кроме избранных ориентиров.

Со ступеньки на ступеньку…

Метр за метром…

Год за годом…

На Монфокон,

На Гревскую площадь,

На лобное место…

И подчас не хватает сил быть человеком,

И случается, пропадает страх перед бездной…

Вдох-выдох…

Ещё жив?

Или это снится?

Но и во сне я один,

А не в числе мразей,

Пирующих на свежем пепелище.

12 (роман «Перекрёстки детства»)

«Мёртвым не всё равно, если речь идёт о той памяти, что они о себе оставляют.

Каждому хочется, чтобы после смерти его запомнили не таким, каким он был, а таким, каким мечтал быть»

Доктор Франкенштейн.

Справа от библиотеки располагался кабинет арифметики…. Тпруууу, кони привередливые! Не гоните, судари мои! Тут безотлагательно следует внести ясность, упомянув, что алгебру и геометрию я ненавидел всеми фибрами души и панически боялся, аж похлеще высоты. Великие математики, от Пифагора до Лобачевского, строго взирали с портретов на мои мучения, но исправить ничего не могли.

Свою роль сыграла и прогрессирующая миопия. Я не видел полностью материала, при объяснении выводимого преподавателем на доске, хотя и занимал первую парту. Поэтому, продвигаясь тропой дремучей и лесной, не разумел в полном объёме, о чём шла речь. Задания контрольных работ, и те я шёпотом, обезьяньими ужимками и подмигиваниями выпытывал у соседа, а драгоценные минуты уходили. Оставалось – списывать у Панчо.