Таир. Спаси меня

Он был похож на мать, такой же хитрый, умный, изворотливый. Любил подшучивать надо мной, иногда рассказывал родителям о моих проступках и с ехидной ухмылкой наблюдал, как отец лупит меня палкой. Вот и сейчас я боялась, что расскажет. Но замаячившая впереди свобода придала смелости, и я спросила его:

– А ты видел того мужчину? Ну, за которого меня замуж отдают?

– Нет, он не пришёл. Но я видел его как-то в городе. Рынок, куда мы возим продавать фрукты, ему принадлежит.

Рынок? Целый рынок?! Я даже рот разинула от удивления.

– А какой он? – прошептала завороженно, совсем позабыв о приличии.

– Узнаешь потом, – снисходительно ответил брат. – Всё, иди к себе, дай отдохнуть.

– Нет-нет, скажи. Скажи, какой он? Хотя бы что-нибудь…

Амин как-то странно на меня взглянул, а потом, склонившись, заговорщицки прошептал:

– Старый и мерзкий. У него большой живот и лысина. И зубы вставные!

Я выбежала из комнаты братьев в слезах и бросилась к себе. Упала на скрипучую кровать, закрыв лицо руками.

Неправда. Это неправда. Брат соврал мне. Подшутил надо мной, поиздевался. Меня не могут отдать за старого, отвратительного деда!

ГЛАВА 4

– Как ты посмела мне перечить? Потаскуха! – рявкнул на меня отец, приближаясь с палкой, которой мать только что выгнала овец на малое пастбище. Отец вырвал палку из её рук и бросился ко мне, собираясь поколотить. Я закрылась руками, чтобы не попал по голове, и вдруг услышала тихий голос матери:

– Не стоит, Акрам.

Не бей.

– Чтооо? – взревел он, поворачиваясь к жене и замахиваясь уже на неё. – И ты мне перечить вздумала?!

– Нет-нет! – замахала мать руками. – Ты сам знаешь, как лучше. Но если на ней синяки останутся, что скажем Асафу? Он же захочет её увидеть. А потом станет спрашивать, за что били. Мало ли что подумает про эту девчонку. Ещё откажется брать её.

Я выдохнула, когда отец опустил палку, вняв словам матери, что случалось довольно редко. Да и не заступалась мать за меня никогда.

Я всегда ждала и верила, что однажды она пожалеет меня, проникнется, но увы… Да и тогда я не обольщалась. Она не за меня заступалась, она переживала, что старик не захочет взять меня в жёны.

Но поразило меня не это. То, что я для своих родителей значила меньше, чем одна овца из стада, не было для меня новостью. Тогда, в четырнадцать, я уже знала, что они меня ненавидят, и чуда не ждала. Поразило другое… Мать сказала, что жених захочет увидеть меня.