Московские окна

Брак трещит по швам, того и гляди, выгонит, если ещё узнает про сына. Тогда Жанна решила удержать его родами второго ребенка. Но это её и погубило – слабеющий организм не выдержал гормональных изменений. Её увезли «по скорой». Больше её в доме Лана не видела. Хозяин какое-то время ходил хмурый.

Прошло немного времени. Дом снова оживал, вкусно пахло едой и специями, восстанавливались эмоции, и глаза домочадцев заблестели прежним огнем.

Сын часто уезжал на учебу за границу. Лана вновь осталась в доме наедине со своим хозяином.

Её мучал вопрос: «Как хозяин, кого она так любит, поведет себя!? Что скажет ей, карлице? Собирать вещи или..? А уж она-то знала, что сказать ему». Почему-то вспомнила, как он называл её розовые поцелуи со вкусом лесной земляники, ещё поцелуями судьбы, которые когда-нибудь дадут всходы.

Она сидела в своей комнатке и долго смотрела на часы. Как медленно бежит стрелка к тому заветному моменту, когда…

Вдруг без привычного стука распахнулась широко дверь.

Обычно хозяин заходил тихо крадучись, а здесь, буквально вбежал:

– Собирайся! – он пристально посмотрел на ее ноги в белых чулочках и бархатных туфельках, высокую грудь. А что собирать? Нечего, все при ней. Лана как сидела маленькая на стульчике, так и осталась, словно прилипнув к нему. А он, такой высокий и крепкий, сгрёб её вместе со стульчаком в охапку и понес, как раненую в ножку девочку, ничего не говоря, в зал.

– Теперь здесь будешь хозяйничать, – сказал он, размахивая руками, – Вот только жалко, что не стало нашего сына.

Не смог я его отстоять.

Лана продолжала хлопать своими большими глазками. Глубоко дышащая блуза расстегнулась, пока её неудобно несли, и выдавала напоказ спрятанные прелести. Наконец-то она все поняла, оторвалась, наконец, от стула и кинулась ему в объятия на шею:

– Любимый мой, – она не могла сдержать радости и страсть штормовой волной хлынула наружу. В черных глазах металось светлое счастье. Она покрывала его всё теми же ягодными поцелуями и между ними говорила.

 – Есть, есть у нас сын. Он живой. Я не смела тебе сознаться о том, что я и виновата, и ничего с собою не могла поделать тогда, но все это ради нас, ради спасенья…

– Да! Так это наш с тобой сын? Живой! – удивился и обрадовался хозяин, – А я считал, что он погиб.

– Нет. Нет. Это он. Я тебе расскажу потом, обо всем, – не переставала вся в слезах гладить свободной рукой его плечи, лицо, волосы, любящая женщина.