Путь Эливена

Чаще, всё же, эти попытки оказывались бесплодными, да и что могло сохраниться в тех старых постройках, которым много тысяч лет.

Но попытки поисков всё новых мест, где могли находиться засыпанные песком и пеплом старые города, предпринимались всегда, даже тогда, когда большинство скопированных карт оказались обычной фальшивкой. Эти куски розовой грубой материи, испещрённые бурыми иероглифами и ничего не значащими рисунками, продавались и покупались, обменивались на скудный кусок пищи или шарики ирония, служившие деньгами.

Тяжёлые блестящие горошины размером с ноготь на мизинце, иногда находили в специальных сосудах в подземных развалинах. Странный материал, не поддающийся даже ударам огромного валуна, не нашёл другого применения, как в качестве своеобразной монеты. Невозможность подделки, редкость, завораживающий блеск сделали своё дело. Многие жители планеты посвятили свою жизнь поиску таких шариков, получивших название «ироний» в честь человека, принёсшего однажды их целую пригоршню. Было это много сотен лет назад, сейчас эта история превратилась в красивую легенду. Она гласит, будто огромные люди, испускающие голубой свет, дали их ему. Но можно ли этому верить, никто до сих пор не знает.

– Давай я тебе помогу, Эливен. Вот тут помягче, копай.

Когда неглубокая яма была готова, в неё опустили уже закоченевшее тело, прикрыли лицо покойника вещевым мешком м засыпали песком и камнями. Солнце приближалось к горизонту, небо приобретало розовый цвет, который становился всё насыщеннее, предвещая приход ночи.

Когда солнце не светит, становится холодно. Только отчаянный искатель наживы решится отправится в открытую местность, да ещё так далеко. Десять человек, подгоняемых отсутствием средств для существования в общине, отправились в путь три дня назад. Не имея ничего в карманах, они больше не могли рассчитывать на место в убежище. Лишь один из них мог себе позволить жить в подземных сооружениях ещё многие годы, но жадность и зависть не дали ему такой возможности. Торговец, тряся перед лицами зевак на торговой площади блестящей пластиной, выкрикивал просто немыслимую сумму в двадцать пять ирониев. Но Горхэм увидел в той пластине нечто большее, чем бесполезный кусок розового пергамента, который всё чаще вызывал у населения недоверчивый ехидный смех. Он взял его, забыв даже поторговаться. Его глаза горели жадным блеском, он явно держал в руках подлинную вещь, карту, запечатлевшую что-то очень важное.