Отверженная невеста

Приехавшие на другой день полицмейстер и частный пристав тоже были весьма озадачены, после того как братья Никитины с трудом сняли скелет с корней старой ели, проросших сквозь него тут и там. Из полусгнившего плаща выпал кожаный футляр, ставший бурым от болотной тины, а также три небольших цилиндра, разных в диаметре.

– Вот те на! – воскликнул полицмейстер Тихомиров, долговязый, с белесыми усами и сморщенным наподобие моченого яблока лицом. – Футлярчик-то из воловьей кожи, непотопляемый.

– И труба в придачу, – добавил пристав Костюков, неловко скручивая цилиндры в подзорную трубу. Его звероватое, опухшее после многодневной попойки серое лицо, заросшее грязной щетиной, казалось сонным, бесцветные навыкате глаза, посаженные необыкновенно близко по бокам кривого носа, обильно слезились с похмелья.

– Это что ж получается? Господин морской офицер изволили-с утонуть в нашем болоте? – прыснул долговязый.

– Выходит, так, – вяло усмехнулся кривоносый и слегка трясущимися руками расстегнул футляр.

Окружившие полицмейстера и пристава крестьяне с нескрываемым любопытством придвинулись поближе, в надежде увидеть что-то из ряда вон выходящее.

– Куды прете! – заорал на них Тихомиров, схватившись за эфес сабли.

Мужики отступили, но взгляды их прямо-таки впились в футляр. Каково же было их разочарование, когда запойный пристав извлек оттуда слежавшуюся бумажонку. По поляне волной прокатились вздохи.

– Казенная вроде, – пробормотал Костюков.

– Ну-ка, дай! – выхватил у него бумагу полицмейстер и первым делом стал рассматривать подпись и печать.

– Что там? – не терпелось знать запойному приставу, и он попытался заглянуть начальнику через плечо, при этом приподнявшись на цыпочки, так как росточка был совсем невысокого.

– Боже праведный! – воскликнул вдруг тот.

– Что же получается? – опешил пристав. – У нас тут в болоте лежит государственное лицо?! Царев человек?!

Мужики настороженно притихли. Слишком долго ждали милости от Благословенного, а не дождавшись, не решились впрямую его обвинить в несправедливости. По губерниям ходили смутные толки, что воля все же была дана, но ее утаили чиновники и помещики.