STNM. Часть «Та»

Поэтому пусть это будет сборник Образов, объединенный общей фигурой и собранный по пути становления меня, как писателя и 

здорового члена общества.

Хотя нет, слово «писатель» сейчас в слишком высоком ассоциативном ряду у людей. Тогда, может, «художник, рисующий буквами»? Опять не то. Во! «Описывающий, придумывающий, передающий, комбинирующий, создающий чувства из предложений и отказов»? Слишком длинно, не правда ли? Остановимся на «типа писатель» и добавим «частично выпавший и иногда включающийся», что бы это ни значило.

Если все пошло правильно, то начинаете вы знакомство с моим сборником STNM (СаТаНаМа), состоящим из четырех частей, именно с этой части. Это «ТА» – вторая по написанию, но первая по пожеланию к прочтению. Порог вхождения у нее ниже, она более отзывчива и доброжелательна к читателю. Это официальное начало с более менее понятной сюжетной веткой повествования. Так говорит мой психотерапевт.

«ТA» – это жизнь, раздражение на внешнюю среду.

С первого болезненного вздоха, под бешенный, постоянный сердечный ритм. То, что делает нас живыми, движет нами, отличает нас от неодушевленных предметов и не умолкает до самой смерти. Начинается быстро, но робко, длится незаметно, но сумбурно и заканчивается неожиданно, но ещё долго преследует нас призраками прошлого. Это та кинолента, которая пролетает перед глазами со скоростью 25 кадров в секунду, перед зрителями, которые даже не смогут вызвать на бис…

[†]

Я сидел на крыле пассажирского Boeing 747, за одноместным столиком из ясеня.

«Джамбо Джет» перешел с урчания на гудение, подергивая мой столик, как будто тот хохотал, пока я цедил джин.

Джин стремился выплеснуться из объятий заляпанного отпечатками стекла и исполнить три обязательных желания.

Три наполненных стакана с тремя кусочками лайма и кратным трем количеством льда.

Джин оказался с тоником.

Что-то врезалось в бок самолета.

«Птица в доспехах» зазвенела бубенцами, ее повело диагональю.

Самолет со страхом возмущенно вздохнул своими пассажирами-ребрами, отплевываясь кровавыми ошметками красных сидений и подлокотников.

Крики людей, гул материала, скрежет

металла и последний звук от пилота – еле слышное окончание мата.

Я же продолжил отпивать из стакана ту мифическую тварь, что на дне замерла. Мое крыло не пострадало, оно давно не имело ничего общего с фюзеляжем.

I.