Любовь – это да!

Разбуженный звонком Петрович машинально взял из ящика стоваттную лампочку и в тапочках и семейных трусах, зевая и покачиваясь, пошлепал по длинному коридору.

–– Сейчас все будет, – успокоил от двери.

Свободно ориентируясь в темноте, взобрался на стол, втащил за собой стул и, утвердившись на нем, дотянулся, вывернул сгоревшую и ввернул новую лампочку. Вспыхнул свет.

–– О-о-о! – в ужасе показывая пальцем, завизжала Изольда Леонидовна. Над ней на двухметровой высоте реяли семейные трусы и все мужское "хозяйство" Петровича.

–– Ну че? Ну че? – бормотал в недоумении Петрович, спускаясь с пьедестала. – Свет горит. Работайте. – И неторопливо зашлепал к своей комнате.

Двойное потрясение заставило Изольду Леонидовну отвлечься от рисунков учеников и задуматься. Наметанный взгляд художника и в перепуганном состоянии, с восхищением отметил рельефную сухую мускулатуру сорокапятилетнего Петровича, без миллиметра жировой прослойки, которая никак не могла появиться при редких, беспорядочных, во многом случайных приемах пищи. А школе срочно: вчера, сегодня, завтра и всегда, как воздух, как голодному кусок хлеба, как сухим полям вода, как Амурским тиграм защита Гринписа, требовалась живая мужская натура.

"Нет подкожного слоя жира, значит, все мышцы и кости, как на ладошке, а это, худо-бедно, внутренняя сущность, – профессионально убеждала себя Изольда Леонидовна. – Искусство должно смотреть глубже внешних, пусть и притягательно округлых, форм"

Жизнь Петровича стала налаживаться. Полная ставка – четыре тысячи рублей, – по мнению правительства, достаточна и избыточна, чтобы сделать счастливым любого из россиян. Теперь Петрович занимался хозяйственными работами после полудня, а с утра до обеда "стоял в позе», работал "нуде моделью" – дословно "голый образец», изображая отпускающего тетиву лучника, рубящего саблей всадника, финиширующего бегуна – мужчину, напрягшего мышечные и душевные силы для достижения результата. Юные художницы, вертлявые смешливые болтушки из хороших семей, старательно пытались передать "движение и напряжение".

–– Остановить мгновение и показать, как оно прекрасно, – недостаточно, – убеждающе вещала Изольда Леонидовна. – Покажите, как оно продолжается и обещает стать еще ярче.

Особенно нравилась Петровичу поза Роденовского "Мыслителя". Подперев кулаком подбородок, переносился Петрович в свое недавно благополучное и начисто разрушенное рыночными отношениями прошлое.