Голос капитана Бруно

– Слушай, я знаю такой шикарный рецепт бискотти… – решил было поддержать коллегу командир, но тут по радио раздался истошный вопль:

– Прекратите засорять эфир, обжоры! У нас тут только остывший чай, а вы… макаронники хреновы!

Дружный хохот в кабине пилотов не был слышен в салоне. Там после кратковременного завтракового оживления владычествовала полутьма и относительная тишина, если не считать умиротворяющего урчания двигателей.

Очарованный пассажир, в отличие от многих других, не мог заснуть и пребывал где-то на грани сна и бодрствования.

Перед полузакрытыми глазами проносились то картинки, посвящённые пункту назначения, то любимые птицы, то персонажи ещё не до конца дописанной научно-фантастической книги, то те самые булочки, которые очарованный пассажир признал лучшим в жизни образцом бортового питания…то покоривший его образ капитана.

Образ этот пассажир решил запечатлеть не только в собственном мозге, но и на бумаге. Карандаш почти не слушался рук полусонного художника-любителя, да ещё и подрагивал столик.

И всё же…простая, несколько мультяшная, но изящная и сильная фигура командира достаточно чётко проявилась на бумаге. Много позже этот рисунок оброс акриловой плотью и кровью. Но вызывал он у автора ровно те же чувства, что и в то утро…и легко смахивал даже самый сильный сон с влюблённых глаз.

А перед глазами капитана Бруно, влюблёнными в своё благородное дело, уже маячила родная земля. Точнее – нужные показатели на навигаторе. Впрочем, и без них бы он с лёгкостью догадался, что крылья самолёта рассекают уже итальянский воздух.

В это время сердце капитана начинало биться чаще, и возникало сильнейшее желание спеть или хотя бы насвистеть что-нибудь.

Вторая главная страсть любого настоящего итальянца – музыка.

В этот раз капитан Бруно решил поддаться соблазну и запел. Всякий – даже тот, кому ещё в детстве на оба уха наступил особенно крупный медведь – легко мог узнать песню об истинном итальянце, ту самую, где про спагетти «аль денте», ржавенький «Фиат» и так далее…

Подняв таким образом себе – да и остальному экипажу – настроение до заоблачных высот, капитан Бруно посадил самолёт не просто мягко – мягчайше, нежнейше – на землю огромного и суетного аэропорта Фьюмичино.

Впитав послепосадочные слова полюбившегося капитана, не без лёгкого сожаления покинув самолёт, очарованный пассажир поспешил к Леонардо-Экспрессу, который всего за полчаса должен был перенести его в Вечный город.