Именинница

Гренс ждет, пока мужчина удалится, и снова нажимает звонок, на этот раз чуть дольше удерживая на нем палец. Никто не открывает. Гренс пытается приподнять крышку почтовой щели – ничего не получается. И тут по ту сторону двери раздаются характерные щелчки.

Кто-то упорно возится с замком и мягко стучит в пол.

– Полиция.

И снова приглушенный звук, словно кто-то прыгает.

– Полиция, откройте.

Похоже, с замком все получилось. Теперь в движение приходит дверная ручка.

Эверт Гренс терпеть не может оружие, но сейчас он вытаскивает пистолет из наплечной кобуры и отступает в сторону на полшага.

У нее довольно длинные волосы. Комиссар мало что понимает в детях, но дает ей четыре – самое большее пять – лет.

– Здравствуйте.

На ней красное платье, с жирными пятнами на груди и животе.

Она улыбается. На лице пятен еще больше, похоже на последствия неаккуратного приема пищи.

– Привет. Мама и папа дома?

Девочка кивает.

– Отлично. Можешь позвать их?

– Нет.

– Нет?

– Они не могут ходить.

– Не могут?

Час от часу ситуация становится все более странной.

И этот запах, такой узнаваемый. Комиссар почувствовал его еще у роскошной лестницы, и он просто шибанул в нос, когда девочка открыла дверь. Эверт Гренс понял его происхождение, лишь когда углубился на несколько шагов в прихожую и оказался перед мужчиной, который сидел, откинувшись в плетеном кресле, между шляпной полкой и шкафчиком для обуви.

– Вот мой папа.

Огромное пулевое отверстие во лбу, чуть справа.

– Я же говорила…

Еще одно, меньшее, чуть ниже левого виска, под косым углом.

– …что они не могут ходить.

Прежде чем комиссар успевает отреагировать, девочка запрыгивает папе на колени. Отводит в сторону негнущиеся руки, устраивается в кресле справа от мертвеца.

– Иди сюда, – зовет ее комиссар.

– Мне надо поговорить с папой.

– Иди сюда.

Гренс никогда не брал на руки ребенка такого возраста. Девочка оказывается тяжелее, чем он предполагал, когда он осторожно поднимает ее за плечи.

– Еще кто-нибудь здесь есть?

– Кто-нибудь? – повторяет она.

– Только ты и папа?

– Все здесь.

Мама сидит на кухне. Она как будто улыбается, но лицо окаменело, и губы словно смерзлись. Два пулевых отверстия, как у папы, – во лбу и пониже виска. На столе, полу и платье – мука и сахар.