Семья Рин

Я вижу семью Коул – всех, кроме меня, – за завтраком. Мой отец, моложавый, слегка желчный на вид, закрылся газетой и погружен в чтение. Я знаю, что он не упускает ни одного момента дистанцироваться от домашних. Я знаю это, потому что похожу на него. В меньшей степени эта склонность выражена у Александра, моего десятилетнего брата, а вот мать, Анна и Лидия совсем из другого теста. Они шумные, бесцеремонные, вечно во все суют нос и жить не могут без болтовни, скандалов и сплетен.

Анна и Лидия вырывают другу друга сахарницу и сталкивают со стола чашку.

Моя мать, благообразная пышущая здоровьем матрона, тип «наседки», с виду немного старше мужа, старается их утихомирить.

– Немедленно прекратите! – кричит она по-русски. – Боже, и это девицы из приличной семьи! Лидка! Лидия, что я сказала! А ну прекрати!

Мама выхватывает сахарницу, бьет по рукам десятилетнюю Лидию и толкает на место тринадцатилетнюю Анну.

Александр, который только что вошел в столовую, избалованный «единственный сын в семье», зевает, берет кусок хлеба с маслом, запихивает его в рот.

– Александр, сядь! – кричит мать. – Это не делают стоя! Господи, за что я наказана!

Тут на сцене нашего семейного театра появляюсь я, восьмилетняя девочка в ночной рубашке. Я вплываю в столовую и делаю попытку забраться на стул.

Мать оборачивается и всплескивает руками:

– Это что за чудо-юдо! Ты куда это лезешь расхристанная! Я не пушу тебя такой к столу! А ну немедленно иди… – Она оттягивает меня от стула, подталкивает к дверям.

 – Живо умываться! В воскресенье – в таком виде! позорище!

– Я уже умывалась… – бормочу я по-английски.

– По-русски! По-русски говори с матерью! Сколько раз повторять?!

Мать всегда требовала, чтобы я говорила с ней по-русски. Но я была молчаливой робкой девочкой – типичным младшим ребенком в семье. Мое общение с матерью и свободно болтавшими по-русски братом и сестрами сводилось к обмену бытовыми фразами – слишком мало для полноценной языковой практики.

Поэтому моя русскоязычность развилась однобоко: в восемь лет я отлично понимала русский, как, впрочем, и сейчас понимаю, но никогда я не была способна выражать на нем сложные мысли и понятия. Как будто на меня наложили печать немоты в пространстве этого языка.

Лидия и Анна опять дерутся.

– Лидия! Опять!.. Девочки! – кричит мать и бросается разнимать их.

Я и Александр бесстрастно наблюдаем.