Я буду любить тебя вечно

Швырнув в презрительно бормочущие волны камень, писатель развернулся и зашагал к поселку, за которым вздымались приплюснутые тяжелым небом покатые холмы неприветливой раскраски, словно накрытые камуфляжной сетью: желто-бурые пятна осенней листвы, темно-серые проплешины голого леса, редкие островки вечнозеленых крон. Он вышел с пляжа и ступил на бетонную розово-серую мозаику пустынной аллеи, усыпанную опавшими листьями.

Серый плащ женщины почти слился с темными стволами деревьев, поэтому он заметил ее, лишь когда поравнялся вплотную.

Ее волосы оказались русыми. Почему-то это первым бросилось ему в глаза и обрадовало. Он не хотел темноты, ведь темнота – это отсутствие света.

Она шагнула к нему и взяла под руку. Так, словно делала это тысячи раз. Так, словно по-иному и быть не могло. Будто ходили они к морю вместе, а теперь возвращались домой.

Они пришли к нему, так и не проронив по дороге ни слова. В голове писателя все еще звучало: «Если не знаете, то говорить бесполезно». Теперь он мог ответить ей: «А если знаете – тогда тем более незачем».

Теперь он знал. То же, что и она. А потому они оба молчали. О, им было о чем помолчать!..

Он проснулся счастливым. Впервые за… сколько там лет?

Но ее рядом не было. Он вскочил со скомканной простыни и метнулся на кухню. Заглянул в темную ванную, приоткрыл дверь туалета… Однокомнатная квартира, которую он снял, приехав сюда, показалась куда более пустой, чем в тот раз, как он переступил ее порог впервые.

Застонав, он рванулся к столу, рухнул в кресло и, едва дождавшись, пока оживет ноутбук, выстучал по клавишам первую фразу: «Она стояла, склонив голову набок и вытирала полотенцем длинные темные волосы».

Он уже знал, что так никуда и не поехал, что море по-прежнему перекатывает гальку далеко-далеко от его города, в который уже пришла почти настоящая зима, припорошив снегом асфальт и раскачивая стылым дыханием заиндевевшие ветви берез. И он вовсе не снимал квартиру в далеком приморском поселке, а купил ее по дешевке здесь, в старой «хрущевке», после развода с Ларисой, оставив той вполне благоустроенную «двушку».

Он писал самозабвенно, потеряв чувство времени, не обращая внимания на голод. Отрывался ненадолго, лишь чтобы разболтать в чашке псевдокофейную бурду и выхлебать ее в три глотка, не чувствуя вкуса. На улицу за три дня он выбрался один раз – кончились сигареты. Спал урывками, не раздеваясь, когда глаза переставали различать буквы, а мозг отказывался воспринимать эти черные закорючки.