Пытка никогда не кончается

Я был на грани нищеты, когда появился Хозяин, предложил контракт и пообещал, что чересчур обременительной работа не будет. Я думал недолго. Что мне светило? Место официанта, мойщика посуды или в лучшем случае дорожного рабочего? Для меня это ад. Дело в том, что я ненавижу общество себе подобных. Мне подавай хотя бы угол, но мой, личный и огороженный, чтобы было где укрыться от невзгод, чужих взглядов, человеческой вони и досужих разговоров. Другими словами, мне, как воздух, нужен задрипанный кабинетик вроде моего, единственным недостатком которого является присутствие крашеной блондинки с инстинктами паучьей самки, большую часть времени ухаживающей за своими ногтями и разглядывающей журналы мод.

Я принял предложение. Хозяин оплатил мои долги, и мы заключили контракт, согласно которому… Впрочем, разглашать его содержание я не вправе (вы же помните мой девиз – «Конфиденциальность, оперативность, надежность»?). Могу лишь намекнуть, что иногда я подрабатываю судебным приставом в не совсем обычном месте.

Доставляю кое-кого кое-куда.

Звучит не слишком вдохновляюще, верно? И на хорошее вознаграждение рассчитывать не приходится. Эта работа выпадает редко и, если честно, очень мне нравится. Иногда даже кажется, что я, словно курильщик опиума, живу только ради новых грез. Да, когда начинается работа, это представляется не вполне реальным. Там всегда царят сумерки… Но я забегаю вперед. В любом случае, у меня есть скрепленные моей подписью обязательства. И Хозяин не из тех, с кем можно разорвать контракт, а потом жить безнаказанно.

Согласившись работать на него (а разве на самом деле у меня был выбор?), я лишился кое-каких распространенных иллюзий, зато обрел в работе последнее утешение.

* * *

Я медитировал, сидя в кресле и отставив в сторону наполовину опорожненный стаканчик «егермайстера». Ингрид подпиливала ногти в своем вольерчике, но эти стервозные звуки уже не могли вырвать меня из объятий предабсолюта. На физическом плане я вперял взор в карту Европы, маскировавшую потертые обои, однако мой всепроникающий внутренний глаз видел гораздо больше – циничную сущность политики, положительные и отрицательные стороны государственного устройства, скрытые движители и губители этносов, – простираясь чуть ли не до тайных судеб человечества.

Вполне возможно, достигни я нирваны, мне открылся бы механизм мироздания во всей своей полноте, но контракт не пускал меня дальше дозволенных границ. Но и так было славно, очень славно.