Юлий Цезарь. Его жизнь и военная деятельность

В то время, как для одних, ничтожной горсти в две-три тысячи человек, государство фактически превратилось в их частную собственность, для других, составлявших подавляющее большинство, оно потеряло свой прежний реальный смысл и значение: лишившись своего надела, они тем самым лишились и того своего пая в национальном имуществе, именуемом республикою (respublica так буквально и означает: общее имущество), которым определялись их гражданские права как в объекте, так и в содержании. Что, в самом деле, в том, что он, пролетарий, имеет возможность участвовать в государственном правлении – в выборе и контроле должностных лиц, в утверждении бюджета, в проведении законов, в объявлении и заключении войны и т. д., – когда все, что он ни сделает, пойдет на чужое дело, до него ни одной стороной не касающееся? Ведь для того, чтобы править, нужно иметь, над чем править, а этого как раз у него нет, так как все отошло к другим, сделалось их собственностью. Слова “civis romanus”[1 - римский гражданин (лат.)], которыми он некогда так гордился, стали для него пустым, ничего не значащим звуком, и поскольку это касается его, республиканский строй, придя в противоречие со своими основными принципами равенства интересов и прав, мог бы вовсе перестать существовать. Вопрос лишь в том, каким образом он перестанет существовать, и на это борьба предыдущих поколений дала свой ответ. С того момента, как разорившийся крестьянин, забросив землю, стал стекаться в столицу, наполняя воздух жалобами и стонами, начали раздаваться голоса о грядущей гибели италийского населения и о необходимости предотвратить катастрофу восстановлением мелкой собственности путем передела общественных земель и ограничения хищнических богатых сословий. На сцену явились братья Гракхи и другие, требовавшие экономических реформ в этом смысле; но их попытки оканчивались ничем, разбиваясь об оппозицию правящих классов. Началась упорная борьба, стоившая многим благородным личностям их свободы и жизни, пока демократическая партия, выдвигавшая их, не убедилась, что всякие попытки на реформы при существующем политическом порядке заранее осуждены на неудачу: государственная машина находилась в руках латифундистов, а те отлично знали, как ею управлять в своих интересах. Необходимо было эту машину переделать или вырвать, и вот на знамени демократов появляется новый лозунг: диктатура.