Филин

Это была чистая самодеятельность, он уже и сам начинал верить в то, что происходит.

Женщину это движение тронуло до глубины души. Она всхлипнула и принялась сморкаться.

– Терпеть не могу похорон, – сказал Герман, покосившись на точеный профиль Измайловой. Она была невероятно красива, и у Германа в голове опять шевельнулась мысль: «Ну и идиот же Серебров, такую бабу бросает!»

На глаза ему уже наворачивались слезы.

– Извините, Марина, я немного волнуюсь, – у Богатырева появился в руках большой клетчатый носовой платок.

Он приложил его вначале к одному глазу, затем к другому. Вытер ладони, вспотевшие от волнения, поежился, вжимаясь в сиденье, и сказал:

– Поехали!

Слово «поехали» прозвучало скорбно, будто Богатырев давал отмашку траурному кортежу и оркестру лабухов с начищенной медью в руках, выучившихся играть наизусть, без нот, одну лишь мелодию – похоронный марш Шопена. Черная «Волга» медленно и печально покатилась по улице, в сторону кольцевой.

– Что-то мне дурно, – сказала Марина.

И Герман тут же затормозил. В его руках появился аптечный стаканчик и бутылочка с валерьянкой. Еще несколько бутылочек лежали в ящике рядом с атласом автомобильных дорог. Женщина глотнула валерьянки, в салоне запахло приторно и сладко, коты от такого запаха начали бы облизываться и урчать. Облизнулась и женщина, чем-то похожая на кошку. А Герман Богатырев лишь сглотнул слюну и тронул автомобиль с места.

Минут через тридцать они съехали с трассы на гравейку, а затем автомобиль запылил серой пылью, похожей на прах.

С неухоженной гравейки машина свернула на совсем уж запущенный проселок. Замелькали телеграфные столбы с провисшими проводами и с черными ласточками, потянулись березовые рощи, поля с картофелем.

– Скоро приедем? – уже придя в себя, спросила женщина.

– Да-да, скоро. Это было его желание, – словно продолжая давным-давно начатый разговор, произнес Герман. – Он сам попросил, чтобы хоронили безо всяких почестей, чтобы все было по-простому. Он никогда не любил торжеств, не любил принимать награды.

– Да-да, я это знаю, – пробормотала Марина.

Кладбище находилось на краю березовой рощи – старое, полузаброшенное деревенское кладбище с покосившимися крестами, бедными памятниками. От поля кладбище отделял неглубокий, заросший бурьяном и колючками ров. Над ним лежали три свежеструганые доски.

И Герман подумал, естественно не произнеся мысль вслух: «Хорошо, что местные мужики еще не успели доски спереть.