Огни над Деснянкой

Постепенно силой воли дикий, животный страх за собственную жизнь оттеснялся на второй план, уступая место осознанию себя мужчиной, бойцом, командиром. Воинский устав обязывал к активному действию, отражению атаки противника. И он взял верх, победил.

Обожжёнными руками нащупал обмундирование, в спешке натянул на себя, сунул босые ноги в ботинки, обмотки даже не стал наматывать, затолкал в карман.

Рядом, у палатки, копошился, матерясь, стрелок-радист Павлик Назаров. Механик-водитель Андрей Суздальцев уже стоял одетым, поминутно приседая при каждом новом взрыве.

– Братцы, это война! Так учения не проводят, клянусь!

Наводчик Фёдор Кирюшин, которого в экипаже все называли Кирюшей, сидел на земле в исподнем белье, смотрел безумными глазами на происходящее, вжав голову в плечи, обхватив её руками.

– Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй!

– В машину! В машину согласно боевому расчёту! – Кузьма уже оделся, был готов бежать в горящий танковый парк к танку КВ-1, но задерживал наводчик, который продолжал в растерянности и страхе твердить, как заведённый:

– Господи! Господи! Конец света! Спаси и помилуй, Господи!

– В машину! К маши-и-не-е! Креста душу мать! К машине! – ухватил подчинённого за шиворот, с силой оторвал от земли.

 – Вперёд, к машине!

И уже стрелку-радисту:

– Назаров! Заряжающего Ивлева разыщи и с ним в парк! Он дневалил у грибка.

Однако Кирюшин безвольным мешком свалился на землю, не уставая повторять:

– Господи! Спаси и помилуй мя, грешного, Господи!

– Твою гробину мать! – снова заматерился Кольцов.

 – Встать! К машине! Убью, сволочь! – но видя, что и это не помогает, позвал на помощь Андрея:

– Суздальцев! Помоги!

Механик-водитель тут же подбежал к командиру и сразу всё понял. Не раздумывая, с ходу залепил пощёчину наводчику, подхватил под руку, стал поднимать с земли.

– Клин клином, командир, клин клином! Это от страха, это пройдёт, – успел упредить очевидный недоумённый вопрос командира. – Кирюша, Кирюшка, вперёд, вперёд, браток!

И, правда, Кирюшин как очнулся вдруг, ожил, смятение и растерянность на лице сменились осмысленным выражением: вскочил, скомкал обмундирование, прижал к груди, кинулся за товарищами в исподнем белье.

В последний момент вспомнил о ботинках, вернулся обратно, схватил их, бросился вдогонку.

Уже на выходе из палаточного городка, у грибка, где должен находиться дневальный, наткнулись на стрелка-радиста Павла Назарова. Он стоял на коленях.