Светлейший

Как жаль! Красивая была матушка-государыня! Я ведь, господа, ей ручку когда-то целовал, – на глазах старика блеснули слёзы. Он не спеша промокнул их салфеткой и с горечью продолжил:

– Кто взойдёт на престол? Племянник её Пётр Фёдорович? Аль кто другой? Чай, французы, пруссаки, турки, татары крымские, поляки, да мало ли их, врагов Руси, ждут перемен в свою пользу…

– Как-то Россия дальше жить будет? Кто заменит нас, верных слуг престола? – уже совсем тихо прошептал третий старик. – Кто?.. – требовательно добавил он.

– Не боись, найдутся! – неожиданно твёрдым и совсем не стариковским голосом произнёс второй. – Велика Россия, кто-то обязательно найдётся. Мы их наверняка ещё не знаем.

– А хотелось бы хоть одним глазком узреть их лица. Кто они?.. – мечтательно прошамкал третий старик.

Тени на стенах шевелились, пламя медленно тускнело, свечи догорали…

Часть первая. Несостоявшийся митрополит

Смерть императрицы

События, которые происходили в Санкт-Петербурге в морозный четверг 24 декабря[2 - Здесь и далее даты даются по старому стилю.

] 1761 года, шли своим чередом. В преддверии Рождества Христова народ бездельничал, жевал сочиво[3 - Размоченные зёрна.] и, как мог терпел последние часы, соблюдая пост.

Однако странным было это навечерие[4 - Сочельник.]… Не слышно было шумного веселья, такого обычного в русских традициях, не гремели фейерверки, на улицах столицы не раздавался залихватский звон бубенцов празднично разукрашенных экипажей. Что-то парило в этой предночной тишине… тревожное, необъяснимое.

Вокруг города с утра бушевала вьюга. Без устали гоняла она падающие снежинки, сбивая их в сугробы перед порогами домов. Потом со злостью, словно передумав, раскидывала их и намётывала сугробы на другие места. И так целый день…

Дувший со стороны Невы ледяной ветер стих только к вечеру. С неба посыпались крупные хлопья снега, скрывая пропущенные вьюгой голые участки земли. Однако через пару часов снегопад прекратился.

Между тем вид города был красив: вдоль припорошенной снегом набережной – кирпичные дома с черными смолеными сваями затейливой архитектуры, со слуховыми окнами на высоких крышах; за ними, совсем недалеко, – бедные лачуги, крытые дёрном и берестой.

Дальше за домами – топь да лес. И всё это создавало иллюзию гармонии, ставило всё на свои места: здесь – богатые, а там – бедные.

Фасады некоторых домов были украшены в честь наступающего 1762 года, с которым связывалось так много надежд.