Светлейший

Приоткрыв дверь, она безмолвно глядела на хозяйку и, убедившись, что той по-прежнему ничего не надо, исчезала.

Из глубокого кресла, стоявшего в самом дальнем углу спальни, послышался раздражённый шёпот воспитателя кронпринца: Никита Иванович уговаривал семилетнего Павла идти спать. Наконец уговорил. Однако на предложение поцеловать на прощание царственную тётушку мальчик закапризничал, со злостью дёрнул Панина за одну из косичек его модного парика и наотрез отказался от поцелуя. Отец капризника, в юности и сам изводивший собственного наставника, к воспитателю своего отпрыска относился прохладно, замечания сыну делать не стал, лишь недовольно посмотрел на Панина.

Мать, Екатерина Алексеевна, обмахиваясь веером, о чём-то задумалась и на бестактный поступок своего ребёнка вовсе не отреагировала.

Никита Иванович поправил свой дорогой парик, искоса посмотрел в сторону Петра Фёдоровича, которого за солдафонство тоже не шибко жаловал, и, слегка подталкивая мальчишку к выходу, покинул покои.

Пробило двенадцать.

Наступило Рождество! Не сговариваясь, мужчины достали из кармашков часы. Мучительно потянулось время наступившего года. В спальне было душно, не хватало воздуха. Все устали, всем хотелось спать.

Государыня тяжело дышала, она лежала с полузакрытыми глазами и, как казалось, строго, но в то же время чуть насмешливо разглядывала присутствующих. Вошедший лекарь в очередной раз вытер пот со лба умирающей, грудь её с трудом приподнялась, и она опять издала слабый стон.

Неожиданно государыня широко открыла глаза.

Ненадолго останавливая свой взгляд на каждом присутствующем, она осмотрела спальню. Глядя на племянника, попыталась усмехнуться, но усмешки не получилось, лишь дрогнули уголки губ. Взгляд остановился на Шувалове, императрица поманила его к себе:

– А где князь Воронцов, Ваня? Нешто не пришёл попрощаться и напослед поговорить со мной?

– Болеет канцлер, матушка, шибко болеет.

– Не судьба, значит, – вздохнув, прошептала Елизавета. – Что ж, свидимся на том свете, там и поговорим.

Возьми, Ваня, шкатулку, поди знаешь, что внутри, а что надо сделать, сам потом реши.

Затем дрожащей от слабости рукой протянула ему ключ и махнула в сторону кованного серебром, покрытого перламутром сундука:

– В шкатулке ещё и письмо лежит, зачитай его, Ваня, Сенату, когда помру.

В полной тишине шёпот умирающей услышали все присутствующие. Взгляды устремились на наследника. Пётр Фёдорович вздрогнул. Лицо его побледнело.