Чтобы потомки знали

Наша жизнь в Мужах начиналась примерно так же, как в Ларьяке: квартиру для нас еще только готовили и мы поселились в частном доме. Если я правильно помню, фамилия хозяев была Коневы. Это была молодая семья, у них был один ребенок – мальчик в возрасте около года или чуть больше. В доме было очень тепло, ребенок бегал по всем комнатам в короткой рубашонке, без штанишек, и справлял не только малую, но и большую нужду где придется. Его бабушка постоянно ходила по дому с тряпками и убирала «творения» внука.

Еще не наступила пора осенних холодов, но отец где-то простудился и слег в постель с многочисленными нарывами на ногах и в подавленном настроении.

Тогда я впервые услышал, что отец поет. Чаще всего он пел:

Товарищ, товариш,

Болять мои раны,

Болять мои раны в глыбоке.

Одная заживаеть,

Другая нарываеть,

А третья открылась на боке…

Я наивно полагал, что эту песню отец сложил сам про себя, а его тоскливое пение связано с болезнью. Однако вскоре все переменилось: отец получил «казенную» бумагу, которую ждал уже больше года, в которой было подтверждено, что с него сняты все обвинения и он реабелитирован.

В один из первых дней жизни на мужевской земле, во время болезни отца, мама спросила у хозяйки дома, где можно купить рыбы. Та ответила, что всегда придают рыбу на берегу Оби, сразу за магазином. Там останавливаются рыбаки-националы. Схема простая: рыба – деньги – магазин – водка.

Мы с матерью пошли на берег. Там стояла всего одна лодочка-«душегубка», на корме сидел старик-остяк и курил трубку (не знаю почему, но тогда всех «националов» в Омской области называли остяками – они были как бы людьми «второго сорта», с детским складом ума).

Мать спросила:

– Рыба есть? – и получила в ответ:

– Рыба нету, щука есть!

Судя по всему, в Мужах, как и в Ларьяке, аборигены щуку в пищу не употребляли, она шла только на юколу, на корм собакам. Между прочим, уже в 60-е годы этого не было, щуку они ели за милую душу.

С получением реабилитации, к отцу вернулась его обычная жизнерадостность и энергия.

Мы вселились в подготовленную для нас квартиру: две смежные комнаты в трехкомнатном деревянном доме с общей кухней. В третьей комнате жила женщина с ребенком лет пяти.

Родители ходили на работу, а я был предоставлен сам себе. Часов в 12 дня устраивал себе «перекус» (чаще всего хороший кусок малосольной осетрины), а обедали уже после 16 часов, когда родители приходили с работы.