Моя ойкумена. Том второй. Поэмы

Когда в сосуд с кунжутным маслом

Влез доброволец – растворить

Себя до мышц нагих и красных

И гайб таинственный узрить.

Он растворился…

Погибая,

Он вынут был, и начал зреть,

И зрел уже сквозь двери рая:

Земля – сгоревшая на треть.

Земля – покинутая Богом.

Земля – распятая тобой.

Он рассказать успел о многом:

«Не спорить, нет! – дружить с судьбой

Придется людям, чтобы строить

Град Добродетели Святой».

А сколько это будет стоить?

Вопрос пустой…

Вопрос пустой…

VI

Тот спор был короток ли, долог —

Не знаю: час или года.

Но дрогнул Полог, дрогнул Полог,

Такой незыблемый всегда.

Звезда полночная скатилась,

Задев ущербный минарет.

Волчица, словно спохватилась,

Завыла, потерявши след.

Змея ушла на дно колодца.

Ожили бабочки, цветы.

И можно было уколоться

О серп хрустальной чистоты.

В песок и в сон ушла беседа.

Но —

конский топот, храп и страх —

Бойцы ислама, моджахеды,

Во двор ворвались на рысях.

– Он здесь! —

воскликнул темный, тонкий,

Как ель тянь-шаньская джигит.

Упруго хрустнули постромки,

И жеребец уже хрипит,

И – на дыбы,

И – бьет копытом,

И сабля, описав дугу,

Как птица-чайка, с криком сытым

Вонзается в лицо врагу.

– Эй, дервиш, убери собаку!

Да закопай, чтоб не вонял…

И дай нам анаши и маку!..

Ты что как в рот воды набрал?..

VIII

Молчал монах.

Был нем осколок

Того, кто мнил, что он велик.

Что видел он, пройдя за Полог

В единый миг?.

В единый миг…

И из очей в раздумье странном

Струился в космос Божий дар.

И затихало за барханом:

«Аллах акбар! Аллах акбар!»

Свистульки

гуннская легенда

Шаньюй[2 - Князь, вождь (гунн.)] Тоумань не любил перелета фламинго,

Их странный призыв раздражал его грузный покой.

Он жен покидал для охоты лишь иль поединка.

А с кем он сражался?

И кто он, позвольте, такой?

Позволю, позволю!.. Далеко за дальнею далью,

На севере желтой, как море, империи Хань

Жил смуглый народ, воспевавший осанку маралью

И солнечный вымах рогов в поднебесную рань.

Когда это было?.. Цветами окуталась Гоби.

Жена увидала тамгу божества наяву.

И первенец князя светло ворохнулся в утробе,

И пал, словно сокол, из лона в степную траву.

Медлительно тая, зенит огибали фламинго.

И хриплою птицей в коленях младенец кричал.

И синею змейкой вилась по траве пуповина,

И камень горячий любовную мгу источал.