Сколько живут донжуаны

Это же надо так попасть!!!

Он руками принялся раздвигать ветки, обдирая пальцы, те самые драгоценные пальцы, которые в свое время хотел застраховать на миллион долларов. Теперь они ему уже не понадобятся. Там, куда его уже очень скоро определят, ему не то что пальцы не понадобятся, ему вообще ничего не понадобится, потому что он умрет в первый же день. В первый же час. Не в лесу же жил, сколько книг прочел, сколько сериалов просмотрел (устроившись на диване с Кларой), где описывалось, что делается в мужских тюрьмах.

Сердце так колотилось, словно хаотично перемещалось из грудной клетки в уши, щеки, кисти рук, все тряслось, и перед глазами все плавало, растекаясь искаженными очертаниями окрестных объектов.

Велосипедная прогулка по залитой розовым солнцем сосновой чаще, которая закончилась падением и необратимой травмой запястья, сейчас показалась ему лишь небольшой жизненной драмой, касающейся лишь его лично, и все. Сейчас же последствия затронут многих людей, причем некоторых ему предстоит увидеть первый раз в своей жизни.

Он обежал дом три раза, прежде чем обнаружил свою машину, которую припарковал в соседнем дворе, и только сейчас, увидев ее, вспомнил об этом. Надо же, подстраховался, называется. Не мог оставить ее где-нибудь подальше. Хотя кто же мог предположить, что так все получится.

Он достал из кармана пальто ключи, и они тут же предательски выскользнули из пальцев прямо в серую снежную кашицу под ногами. Он наклонился и, пачкая пальцы, принялся выуживать их из грязи.

Подумалось вдруг, что если кто и заметил его, то не забудет, это точно. Будь он в невзрачной куртке с капюшоном, может, и не заметили бы, а так, как можно не обратить внимания на высокого господина в длинном черном шерстяном пальто и пестром золотисто-красном кашне?

На него всегда и все обращали внимание, и он знал это, понимал. Но одевался все же скорее для себя или для Клары, чем для толпы. Ему нравилось ощущать себя в хороших дорогих сорочках или свитерах, пальто, плащах.

С годами у него выработался свой стиль одежды, где холодная элегантность соседствовала с буржуазным уютом и комфортом. Он очень любил бархат, вельвет, меха, фланель, замшу, все то, что могло согреть и доставить удовольствие своим прикосновением.

Наконец, он сел в машину, завел ее и выехал на шоссе, покатил в сторону Театра сатиры, где любил в полном одиночестве обедать в курином кафе. Надо было все обдумать.