Формула всего

Увидав раздавленную гадюку, он пришел в неописуемое волнение и кричал, что кранты, что невеста, как пить дать, утонула в колодце, или невесту задрал медведь – в точности он не знает, но сердце вещает ему всякие страсти, так что самое лучшее в создавшемся положении – это готовить себя к наихудшему, чтобы потом расстраиваться поменьше. Он по крайней мере всем рекомендует именно это и сам уже представляет, как попал вместо свадьбы на тризну, и кого-то непременно придется оплакать.

– Разбей меня солнце, если все мы доживем до рассвета! – зловещим голосом пообещал коротышка, но Буртя прервал его, крикнув:

– Смотрите!.

. Змея!..

Гадюка шевелилась.

– Фу! – поморщился цыганенок. – Из нее, кажется, что-то течет!

Вид у змеи был и правда неважнецкий. Она еле ползла, а искалеченный хвост подтягивала за собой, словно старуха непосильную ношу.

– Все, – решил старый Муша. – Забирайтесь в повозку. Я ее вылечу.

Какаранджес и Буртя, доверяя главе семьи, беспрекословно последовали его словам, а через минуту и сам Муша взгромоздился на облучок.

– Ты ее вылечил? – спросил Какаранджес.

– Да.

– Отлично. А как ты это сделал?

– Я на нее посикал.

– Что?!

– Обработал ранку.

– Ты ее обжег, старый олух! Она хоть выжила?

– Естественно. Она уползла быстрей, чем горит бумага.

– Дэвлалэ![11 - «Дэвлалэ!» – «Господи!», «Боже мой!» (употребляется как восклицание или обращение). То же самое: «Дэвла!» В остальных контекстах Бог по-цыгански – Дэвэл или Дел (в зависимости от диалекта).

] Чтоб я выпил кровь своего отца! Черные дни наступают для нас. Надо же так издеваться над бедной змеею в преддверье свадьбы! Видно, невесты уж нет в живых, и целовать нашему доброму Драго не ее розовые губки, а могильные плиты! Обнимать не жену, а земельный холмик! О-о-о! – надрывался Какаранджес, а Буртя, поддавшись воздействию страшных слов, заливал слезами свою рубашонку. В груди у него что-то драматически хлюпало, и дело непременно закончилось бы истерикой, если бы Муша вовремя не прикрикнул на увлекшегося кликушу:

– Цыц!

– Забодай меня бык, если я хоть что-то преувеличил!

Муша показал Какаранджесу кнут, но тот знал, что его все равно не огреют, и продолжал гнуть свою линию.

Тогда Муша прибегнул к последнему и единственно верному средству.

– Ехали цыгане… – начал он знакомую присказку, смешав в одну интонацию угрозу и сарказм.