Сказки и сказы

Переночевать к Федяшихе попросился.

Смотрит утром Федяшиха. Двор подметен. Дрова распилены, в поленницы сложены. Выходят Настенька с Иванушкой да в ноги к ней падают.

– Вот, – говорит Настенька, – это мой суженый. Не гляди на меня комом, гляди россыпью. Будь, маменька, сироте одинокому родной матерью. Полюби его в черне, а в красне всяк полюбит.

Заголосила Федяшиха:

– Ни роду, ни племени… Бездольный, безденежный… Ни кола, ни двора… И ты бесприданница. С пуговки на петельку перебиваться будете. Ох, безгнездной кукушкой проживешь…

– Да, о чем ты, маменька, убиваешься? – отвечает Настенька.

 – Все богатство при нас. Глаза видят. Ноги ходят. Руки делают.

Положила Федяшиха на них крестное родительское благословение. Посадила молодых в кошовку плетеную… Да, словно чего потеряла.

Одиноко стало Федяшихе. Тоска на сердце припала. И водой не запить тоску, не заесть, никаким зельем не заворожить.

Сидит у окна на лавочке. Щеку рукой подпирает. Ждет.

– Не приедут ли дочери?

Три года ждала, да разом в путь собралась.

Приезжает она в одну деревню. Кругом липы растут. Кругом птицы поют. Под липами улья липовы стоят. В них пчелы жужжат. Подходит к крайней избушке. Спрашивает:

– Где здесь Липовы живут?

– Здесь, – отвечают ей, – в каждом доме одни Липовы живут. Других фамилий не имеется.

– Может, Марью вавожскую знаете?

– Вот тут она живет.

Смотрит Федяшиха. Стоит перед ней дом. Совсем отличный от других. Не дом, а шестиколонный дворец. Палаты каменные – большая парадная зала и малая гостиная с ярким фонарем у потолка.

За малой гостиной – уборная, за уборной спальня да ряд низеньких комнат – «девичья», спальня и кабинет. Мезонины выходят на просторный двор с многочисленными службами. Крыльцо резное, узорчатое. На богатого – ворота расписные настежь, на убогого – запор. Двор, что цветущий сад. Посреди двора бьючий колодец.

Выходит навстречу старшая дочь Марья. На ней подзатыльник жемчужный на банберене, перстни с яхонтами и изумрудом, будто у королевы.

– Что, – говорит, – тебе, маменька, надобно?

– Сначала, – отвечает Федяшиха, – водицы подай матери. Устала с дороги-то.

Зачерпнула Марья в сенках кружку воды, на крыльце подает матери. Выпила Федяшиха студеной, колодезной водицы, да говорит:

– Стыдно сказать и не сказать грешно. Стара стала. Обносилась. Хочу по миру пойти, милостыню сбирать. Так не подашь ли мне, доченька, мешочек какой?

Быстрехонько взвернулась Марья.