Сказки и сказы

– Вот, – говорит; – маменька, новый сатиновый сшила.

Пошла Федяшиха к средней дочери Дарье. Три дня и три ночи шла.

Приходит она в другую деревню. Кругом лесная трава скошена. Кругом сено луговое сушится. Кругом стога стоят. Подходит к одной избушке. Спрашивает.

– Где здесь Макаровы живут?

– Здесь, – отвечают ей, – в каждом доме одни Макаровы живут. Других фамилий не имеется.

– Может, Дарью вавожскую знаете?

– Вот тут она живет.

Смотрит Федяшиха. Стоит перед ней дом. Не дом, а боярская крепость.

Строго возвышаются каменные стены с грозными башнями. В них глаза-бойницы на четыре стороны. Выход со двора на улицу каменный, в выходе двери железом кованые. Двор, что город. Жилая каменная горница на жилом подлете, людская, отдельная стрепная кухня. Против горницы два дубовых погреба с сушилом и напогребницей, да малые ворота на двух щитах. По одну сторону ворот амбары дубовые. Овес в амбарах лежит безвыгребно. По другую – конюшня, на ней сенница. За малыми воротами сад и баня с предбанником. В доме столы бархатом крытые.

Выходит навстречу средняя дочь Дарья. На ней кокошник жемчужный атласный красный, серьги-камень лалы с яхонтом, зерна бурмицына на золоте, будто у важной боярыни.

– Что, – говорит, – тебе, маменька, надобно?

– Сначала, – отвечает Федяшиха, – водицы подай матери. Устала с дороги-то.

Зачерпнула Дарья из бочки стреховой воды, что с крыши после дождя сбежала. Подает у ворот матери.

Испила Федяшиха стреховой воды, да говорит.

– Стыдно сказать и не сказать грешно.

Стара стала. Обносилась. Хочу по миру пойти, милостыню сбирать. Так не подашь ли мне, доченька, мешочек какой?

Быстрехонько взвернулась Дарья.

– Вот, – говорит, – маменька, новый холщевый сшила.

Смотрит Федяшиха. Во дворе внуки в рогатины большие камни заложили.

– Ишь, – кричат, – в тараканьи бега подалась! Уходи, старая, туда, куда Макар телят не гонял. Узнаешь, чем крапива пахнет?!

Поплелась Федяшиха, куда глаза глядят. Три дня и три ночи шла. Голод и жажда измучили.

Черен день и долга дорога. Глаза слезной пеленой застлало. От слез свету не видит. Просвету нет. Затемнился перед ней весь свет слезами. Обида сердце жгет. Думает:

– Знать скопились мои слезы в перелетную тучку да упали на сухую землю. У черствого человека жалости не вымолить. Добрых людей и горе красит, а бездушным и красота не к лицу.

На рассвете четвертого дня подходит она к деревне – две трубы, четыре избы, восемь улиц. Присела на пригорок.