Чёт и вычет

И пузырится дней болотце,

нас затянувшее по грудь…

Как прежде, естся нам и пьется,

но от Вселенной остается

чуть-чуть.

Было

Не дозволялось заглядывать за ограды,

верить в любую роскошь. В одежки. В цацки.

Вот оттого-то и ездили в стройотряды,

в чем помогал искусно рычащий Градский.

Пшенку давали к обеду. А к ней окрошку —

выверенным залогом успехов в спорте.

Все повсеместно ездили на «картошку» —

буквою «зю» гнилой борозды не портя.

В тесных гробах возвращались домой «афганцы»,

тухла страна, дававшая сбой за сбоем…

А в развлеченьях царили кино и танцы —

те, что порой итожились мордобоем.

Мы находили пути через сто протоков,

в сердце лелея гроздья любви и гнева…

Словно цветы сквозь асфальт, в нас врастал Набоков,

и Солженицын, и Новгородцев Сева.

Над головами, как птица, летало знамя,

над стадионом носилось: «Судью на мыло!».

В зеркало смотрим: а было ли это с нами?

Фотоальбом опять подтверждает: было.

Доктора

Неизменно довольны собой,

доклевав витаминные крохи,

над землею парили гурьбой

птицы доинтернетной эпохи.

Обходясь без мадридов и ницц,

пролетал торопливо, как росчерк,

вдоль периметра наших границ

стратегический бомбардировщик.

Жизнь опять хоронила мечту —

каждодневно, привычно, устало.

И генсек с манной кашей во рту

нес пургу, как генсекам пристало.

В сонном царстве вранья и тоски

с каждым днем тяжелели вериги…

Хорошо, что всему вопреки

были книги.

Одиночки нащупали дно

в непрерывном хождении строем.

Им из двух оставалось одно:

просто чтенье и чтенье запоем.

Хоть летели на риф корабли,

слепоту полагая за благо,

нас лечили, как только могли,

доктор Чехов и доктор Живаго.

Функция места

Счастье вряд ли могло обойтись без меня,

хоть являло немало сноровки.

Распашонка-квартира, «Три белых коня»,

трехкопеечный вкус газировки.

Если книги с тобою по младости лет,

и друзьями сумел ты разжиться —

наплевать на пластмассу столовских котлет

и убогие польские джинсы.

Нам давалась от силы квадратная пядь…

Дотяни-ка, попробуй, до сотни,

если рядом отрава в формате ноль пять

и глумливый оскал подворотни!

Сердце билось полней, сердце билось быстрей,

в ритме птичьей взволнованной трели…

И порою в продмаге «давали курей» —

голубых, словно небо в апреле.