Чёт и вычет

И пока самодержцу великой Руси

зал в ладоши отчаянно хлопал,

сквозь помехи врывалась в эфир Би-Би-Си

и крутила то «Slade», то «Deep Purple».

Как все было стабильно: рекордный надой,

встречный план, загнивание Веста…

Но ведь счастье, когда ты совсем молодой,

зачастую – не функция места.

Взгляды на декады

60-е. Срез

В тектонике живых шестидесятых

надежды не нуждались в адресатах

под дружный хор соседей и друзей…

Гагарин дверь открыл безмерным далям,

рубились на мечах Ботвинник с Талем,

ревел Политехнический музей.

Мы бегали по стройкам да по клумбам.

Америку оставили Колумбам,

играли в Чингачгука, в Виннету…

И, веря в неосознанное чудо,

мы различали в каждом дне покуда

не девушек, а яблони в цвету.

Народ был прост, без лишних фанаберий;

не воздавалось каждому по вере.

Гудок завода, шепоток струны…

Евреев не любили. Впрочем, это

почти любого времени примета.

Как, впрочем, и почти любой страны.

Шкворчала незатейливая пища,

на класс глядела Маркса бородища,

а дом родной был тесен, словно клеть.

Он был открыт и смеху, и простуде,

и старились вблизи родные люди,

которым лучше б вовсе не стареть.

И, жив едва в вождистской ахинее,

плыл воздух… Он закончится позднее,

быстрее, чем возможности рубля.

Зато, не зная здравиц и приказа,

жила любовь. Трагична, большеглаза…

Доронина. Плющиха. Тополя.

70-е. Фрагмент с попугаем

Было лето жесточе, чем к Цезарю Брут:

минский август скорей походил на Бейрут

и деревьям обугливал ветки.

И жара миражами качала дома,

и сходила с ума, и сводила с ума

от соседки по лестничной клетке.

И с огнем, получившим прописку в глазах,

мы швыряли вещички в раздутый рюкзак:

майки, плавки, потертые книги…

Наконец дождались мы, с жарой совладав,

и вобрал нас в себя неохотно состав,

в Симферополь ползущий из Риги.

Всюду – курица, яйца, батон, самогон,

звуки музыки всласть наполняли вагон:

«Песняры», Магомаев и Верди…

А в соседях – прибалт из местечка Тракай,

чьим попутчиком был небольшой попугай,

прозябающий в клетке на жерди.

А в соседнем купе слышен «ох!» был и «ах!»,

даже воздух вокруг знойной страстью пропах,

словно был там с Рахилью Иаков.

Там друг друга любили взахлеб, допьяна,

а ведь были-то, в принципе, муж и жена —

но из двух независимых браков.