Исповедь

Он до крови вгрызается в бледную кожу. Головокружение. Лёгкость. Он кружится в пьяном вальсе, держа смерть за костлявую талию. Музыка играет быстрее, нагоняя темп. Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три. Вокруг люди, но он их не замечает – все смазанные до ужаса.

В той же одежде и лицо одинаковое.

Свет выключается. Музыка прекращается. Парень падает на спину и открывает глаза. Он пытается встать, и его вырывает на прожжённый бабушкин ковёр, который он никогда не вернёт ей. Дикая головная боль.

Такая боль что от безнадёжности сжимается челюсть, пытаясь заглушить боль болью. Он кого-то зовёт. Слова не хотят звучать правильно. Их будто кто-то снял, а вывернуть забыл.

Он еле доползает до кухни и запивает мутной водой какую-то таблетку, надеясь, что это был обезбол. Потом оборачивается и в отражении грязного зеркала видит себя. Худого, бледного, опухшего.

Красивого.

В той же одежде и лицо одинаковое.

Декабрь.

На руках у меня засыпай

Она плачет навзрыд, в грязные ладони собирая бриллиантовые слёзы.

Она совершенно не понимает, что делает. Она совершенно не думает ни о чём. Она совершенно тупая и мерзкая.

Хрущёвская квартира. Накурено. Густой дым, как молочная пенка, застилает глаза. На кухне одиноко болтается лампочка. У ножки стола стоят три пустые бутылки водки. На плите стоит белый чайник-свистулька с нарисованными на нём рыжими цветами.

Только он и она.

Она за столом с бутылкой водки – гасит разум сильными размеренными ударами.

Он в туалете – пытается реанимировать давно умерший голос души. Мученица за стеклом серванта отчаянно просит Бога выколоть ей глаза. Но и он, и она заняты лишь собою.

На балконе пластиковое дно с морем, чьи просторы бороздят разбухшие бычки. Это пластиковое дно – единственное, чем они дорожат. Больше ничем и никем.

Только пепельным морем и неудачным «спасательным» окурком.

Он возвращается на родной стул, вдоволь нахлебавшись ржавой воды.

Она смотрит на него вся в слезах. Она медленно сползает со стула и на четвереньках, шатаясь, аллюром приближается к нему. Она проводит рукой, охваченной тремором, по его выпирающим венам, а затем аккуратно переносит его руки на шею с синяками.

Сидит у его ног, как брошенная псина.

Молчат.

Она надеется, что он станет маяком в этом шторме.

Он надеется поскорее влить стопку.

Она не отпускает его руки.

Он хочет водки.