Исповедь

Она удерживает его, наматывает поводок на тонкую кисть.

Он зубами обгрызает руку, что кормит его.

Она наслаждается, упивается.

Ведь с ним она в безопасности.

Ведь он может её защитить от любого.

Кроме самой себя.

Сделал дело – гуляй смело. Наконец-то обжигающая жидкость ползёт по стенкам горла.

А дальше гниль.

Красный крест.

И чёрная решётка.

В прощальной записке он напишет, что в тюрьме нет пластикового дна для сигаретных концов, а у них на балконе оно было.

Только курила лишь она одна.

Умереть ему будет не суждено – сокамерники перехватят.

Он так и останется тем самым мягким «LD», который нечаянно упал в бескислородное море.

И распух.

Декабрь.

Кому ты нужен?

Смотрят. Неуверенно – он, более смело – она.

Словно острой струёй потекла по паркету вода.

Парфюм душит. Вкус дешевизны

Впитали губы вкуса бездны.

Походкой уставшего офицера,

Начнает отчитывать её, как лицей.

Безъязычное мягкое тело,

Сжалось в море перин несмело.

Похоть, блуд, страсть, желанье —

Всё, что вынесла она, но не страданье.

Боже, заткнись, умоляю, прошу.

В коридоре шаги. Пусть заходит – спешу.

Он в пальто, со шляпой и чёрными глазами,

В эту игру он играет слезами.

Встала, подлетела, обняла,

Она повисла на нём, как змея.

Офицер робко глянул, отвёл взгляд.

Забирай. Я устал. Я расстроен, помят,

Словно угол любовной записки,

Которую она кидала по списку.

Он целует её в макушку, одевает в пальто.

Они уйдут, когда в комнате станет темно.

Даже свечка с верой неспешно горит,

Что ж до него – он покойник. Убит.

Ночь. Один. Шумно где-то внутри.

Но вокруг тишина – оглянись, посмотри.

Оттяни край бледного лезвия. Ну, же, заставьте.

Или он, или ты.

Жизнь во лжи.

Но смерть в тиши.

Январь.

Он нереальный, а я существую

Он закидывает стопку резко, без замедлений, а затем занюхивает старую корку хлеба, которую зубами теперь хрен разгрызёшь.

Потом идёт сигарета, неумело взятая трясущейся рукой. Как тяжело быть дрессировщиком, когда твой зверь просто воздух.

Сколько они прошли? Сколько они, блять, прошли? Танцы в темноте, рассветные разговоры на крыше с бутылкой вина, тихий шёпот в темноту, из которой отзывается родной голос. Они шли к этому постепенно. Никто из них двоих не решался идти раньше другого. Только вместе.