Дом Фауста

И плачут, плачут Клавдия Петровна

и ангел смерти за её плечом.

«За школой начинались пустыри…»

За школой начинались пустыри,

где вы играли в «море раз-два-три,

замри, умри, убейся, успокойся».

Ты точно помнишь: первым замер Костик

с членистоногой немочью внутри.

Наташа вышла замуж, вышла в сад

в предместье Карфагена или Сард.

Сама не знает, что случилось с нею,

каким маршрутом двигаться назад;

где муж её, и что так тянет слева.

Наташи нет.

в реанимационном. Море, стоп!

Не слушается, едет автостопом

перед глазами Толика, он столько

на свадьбе выпил, что покинул строй.

Все замерли. Остался ты один.

Лес изваяний толиков и дим,

наташ и надь в кольцо тебя берёт и,

прорвав его, ты едешь на работу

под детский крик: «Води, Вадим, води!»

Щегол–2

Веришь, нет, но они возвращаются.

Пешка Митрича съела ферзя.

Продавщица когда наклоняется,

видишь то, что не видеть нельзя.

Доведённый до точки кипения,

что твой разум ещё сотворит?

Взяв пол-литра, сдуваешь ты пену и

сочиняешь себе афродит.

Тополь огненный, дворик покоцанный,

вереница раскрашенных дев.

Забиваешь на синус и косинус,

равнобедренность эту узрев;

эти… Ладно, не будем о грустном, блин.

Горький лук выпуская из рук,

Купидон налегает на гусли, но

до чего отвратительный звук

раздаётся, как если б отчаявшись,

ты в подушку кричал и кричал…

Веришь, нет, но они возвращаются,

чтобы мучить тебя по ночам.

«Только детские книги, и те…»

Только детские книги, и те

не хочу раскрывать, если честно.

Только молча сидеть в темноте,

не сходя по возможности с места.

Только слушать: гудят провода,

листья с криком катаются в корчах,

и бежит дождевая вода

по дрожащей трубе водосточной.

Только детские книги, ага.

Начитался всерьёз и надолго.

Бьёт в избушке садистка Яга

кочергою несчастного волка.

Спит царевна в хрустальном гробу,

а проснувшись, на веник садится,

вылетая в такую трубу,

что гнедой каменеет под принцем.

Надавали Емеле лещей:

«Вот тебе говорящая щука!»

И хохочет за лесом Кощей,

смертоносные иглы нащупав…

Помнишь, мама, в далёком году

был я тощеньким злобным волчонком?

Всё качался в глубоком аду

на качелях, придуманных чёртом.