Дом Фауста

Ты – кролик, зачарованный удавом,

а может быть, один из четырёх

драконов-попугаев, пролетевших

над озером из пурпура… Нет, ты —

старик с лицом, похожим на алоэ,

бредущий сквозь метель из мотыльков

под куполом воздушно-паутинным…

И дни тянулись вслед за стариком

и время скарабеями катили.

«Бывало, в детстве мать поставит в угол…»

Бывало, в детстве мать поставит в угол,

а ты и рад стоять в глухом углу,

обнять воображаемого друга,

вовлечь его в волшебную игру.

Едва заметны паутинки трещин,

но за любой скрывается портал.

Там города крылатых синих женщин

и крупного рогатого скота

(мужчины это или не мужчины,

скорее, черти в образе быков).

Там катятся по дну сырой лощины

колёса лун. И чёлка облаков

клубится над глазами херувима

(о херувимах ты тогда не знал).

Там снежный Овен вышел из овина

и смотрит в херувимовы глаза.

Вы орка выводили на прогулку

и пили виноградное вино;

крошили ароматнейшую булку

крылатым дамам (смотрим выше), но

спугнул воображаемого друга

волчок кошмара, впившийся в бочок:

мать в комнату, а там, забившись в угол,

пускает слюни ветхий старичок.

Велосипед

В зазоре меж реальностями, помнишь,

ржавел под ливнем твой велосипед.

И шустрый вор седлал его, не пойман,

крутил педали и речною поймой

катился, заключённый в тусклый свет.

Ты пожимал плечами: мол, не жалко.

Тебе сказали – это только сон,

где мать с отцом и старая служанка

бредут под майским ливнем по лужайке.

Ты видишь их наборы хромосом,

их мысли потаённые, их смерти;

зовёшь домой, но где теперь твой дом?

А вор всё едет на велосипеде,

не замечая, кажется, что едет

по дну реки, стоящему вверх дном.

«Я помню тихий зимний день, Марина…»

Я помню тихий зимний день, Марина.

За окнами покачивались мерно

замёрзшие берёзы-тополя

и уходили линией неровной

за горизонт, и что-то говорила

математичка Клавдия Петровна

и плакала немного погодя,

за партой сидя, ученица смерти,

пока мы, воровато озираясь,

курили папиросы за углом

приземистой, в снегу увязшей школы.

Я помню, как любил тебя, Марина.

Ну, не любил, а вожделел, наверно,

в свои семнадцать девственник и гном.

Идти, что гладить ветер против шерсти…

– Вот только не цитируй Евтушенко.

– Марина, это ты сейчас о чём?

Она уходит в чёрные деревья.

Вся жизнь уходит в чёрные деревья.