Её голгофа

внезапно умер податной инспектор, и Орлицкому, как бывшему «на виду», разрешили, вместо севера, ехать туда…

Орлицкий взглянул на часы: не было еще двенадцати. В три часа ему надлежало представиться управляющему казенной палатой, а пока Петр Иванович решил съездить к бывшему однокурснику Штейну, служившему в этом городе врачом при земской больнице. Восемь лет назад, Штейн был очень дружен с Орлицким, даже жил с ним в одной комнате, но затем перешел на медицинский факультет, окончил его, и друзья расстались.

Ехать пришлось опять на окраину города. На этот раз извозчиком был пожилой молдаванин, низкого роста, с узкой грудью и длинными, как у обезьяны, руками. Он сидел на козлах согнувшись в три погибели, одетый в широкий, с чужого плеча, синий зипун, с громадной, другого цвета заплатой на правом плече. От порыжевшего ворота тянулась на спину грязная бечевка, к концу которой прикреплена была жестянка с номером. И когда сани ныряли в ухаб, жестянка описывала дугу и долго качалась потом на спине возницы часовым маятником… Низкая, но сильная лошаденка, с торчащими, как у рыси, ушами и нечёсаной гривой, бежала весело, косясь на правую руку извозчика, в которой болтался кнут, все время поднимавшийся, но ни разу не опустившийся на спину лошади.

Но вот потянулся белый каменный забор; сани въехали в раскрытые ворота и остановились у двухэтажного здания. Орлицкий расплатился и вошел в подъезд. В передней, у вешалки, на которой скучало чье-то пальто и топорщился подвешенный за ручку порыжевший мужской зонтик, клевал носом швейцар с потемневшими галунами на воротнике.

Он лениво поднял голову, достал из-за пазухи кисет и стал свертывать папиросу.

– Можно видеть доктора Штейна? – спросил, подходя, Орлицкий.

Швейцар нехотя поднялся и, продолжая свертывать папиросу, ответил сквозь зубы:

– Можно! Отчего нельзя? Но только они сейчас на обходе!

– А скоро освободится?

– Освободится-то? А Бог его знает! Кажись, скоро! Подождите там!

Он кивнул налево, на дверь, и сел на прежнее место.

Орлицкий вошел в небольшую квадратную комнату, в которой находилось человек десять, ожидавших амбулаторного приема. У окна стоял столик, за которым фельдшер записывал приходящих. Увидев, что Орлицкий сел на свободный стул, и думая, что пришедший не знает правила, фельдшер внушительно сказал:

– Записаться надо!

– Я не на прием… Я к доктору Штейну, по личному делу!

– А-а! Ну, ладно!

Прямо была дверь в другую комнату.