Не бойся ничего

Даже закат этот —

бурый, как с пятнами ржи;

мост на канатах ржавеет, за ним гаражи,

шпили, железные рельсы,

домов этажи…

Что ты задумал?

Оставь это!

Брось!

Отложи!

Что ты задумал – зачем ты суров и упрям?

Что сыновьям иудейским

и их дочерям?

Росчерк еловый отчётлив в окне, и ветвям

как распрямиться от ветра за стёклами рам?

Встань, отключи телефоны и выброси прочь;

каждую точку экрана закрой, обесточь:

ты же не флейта, ты знаешь, что ночь – это ночь,

значит, никто не придёт и не сможет помочь.

Дождливый экзерсис

Ты заметила? – воздух сегодня больной.

Моросит над осинами дождик дрянной,

в придорожной грязи суетится

бестолковая чёрная птица.

А над лесом, едва ли понятное нам,

шепчет небо надменно округлым холмам

настороженно важное что-то,

но вникать всё равно неохота.

Там, в недельной небритой щетине травы,

даже сбившись с пути не сложить головы,

даже если совсем постараться —

не забыться и не затеряться.

Чьё-то имя земное играет со мной,

подавая сигналы зелёной волной,

призывая, как длинная нота —

но вникать всё равно неохота.

И суровы осины, и дождь моросит,

и тяжёлое небо надменно висит,

и не может никак приютиться

бестолковая чёрная птица.

«Мой чижик, мой белый пушистый птенец —…»

Мой чижик, мой белый пушистый птенец —

мой ангел залётный: недолгий, невечный.

Не ты ли – коварный и ловкий хитрец —

оставил мне в сердце рубец безупречный?

А я наслаждался твоею росой —

нет, – сладостным мёдом твоим наслаждался,

как вдруг обернулся ты яркой осой

и звонко звенел, и вонзался, вонзался!

Возьми моё сердце, и кровь мою слей,

мой ангел, мой чижик, мой птенчик пушистый.

Твой смех посреди кукурузных полей

влетал в моё ухо неистов, неистов.

И шёпот, и стон, и дыханье твоё,

мой ангел залётный, мой птенчик, мой чижик,

росою и мёдом меня до краёв

заполнили, как ядовитою жижей.

Я умер, мой чижик, я – пепел внутри.

Мой ангел, ты выжег меня без остатка.

Раскрой свои крылья – взлети, посмотри,

как больно мне, чижик, как сладко, как сладко.

«Мне снился лес: как римскими мечами…»

Мне снился лес: как римскими мечами,

он весь пронзался острыми лучами,

входящими в него наискосок.

Лес был прозрачен, строен и высок,

и каждая из бесконечных сосен

врывалась в ослепительную просинь

над головой – и этой синеве

не уместиться было в голове.