Тихие омуты

– Еще как…

Выкатилось весеннее солнышко, брызнуло розовым сполохом на аккуратно подстриженную бороду и на всю его подтянутую фигуру с выправкой в прошлом кадрового офицера.

– Письмо мое получил?

– Получил, пан Стефан.

– Все выполнил, как просил тебя?

– Все до кропли. Флигель не узнаете: капитальный ремонт, новая мебель. Уют и красота. И флигель, и беседка сияют, будто бриллианты в запустении сада.

– Запустению – конец. Привез специалиста, можно сказать, насильно забрал у графа Чапского. Он намерен свое поместье продать, с долгами расплатиться и укатить в Скандинавию, в сосновую избенку – замаливать свои грехи.

Это Бернард Шунейко, садовник.

– А я подумал – художник или музыкант.

– А он, этот садовник, и то, и другое, только в своем деле. Я, как увидел, что он у графа Чапского натворил, обезумел.

– Ты, Николя, видел когда-нибудь черные розы? И никогда бы не увидел, не привези вот этого уникума. Ты видишь зеленый ящик? В нем корни черных роз. Распорядись, Николя, чтоб вещи пана Шунейко отнесли во флигель, а ящик – в беседку.

Пока мужчины вели беседу, их с интересом разглядывали из окна повариха Евдокия и Эвелина-дурочка, племянница помещика Баранского.

– Эвелинка! Сообрази, кто этот красавчик в бархатной толстовке, что приехал с хозяином?

– Можа, дохтур?

– Не-а, дохтуры очки на нос цепляют и бородатые, а етот… Тьфу на тебя, чуть яишню не спалила.

– Ой, мамочка! Хочу – скачу, хочу – не-е, горелица у кишине.

– Эвелина по-воробьиному поскакала, продолжая петь: «Хочу – скачу, хочу – не-е…» Евдокия замахнулась на Эвелину рушником:

– Уймись! Иди приглашай дядю Стефана и его гостя к завтраку.

– Ой, мамочка родная! Не пойду – осрамлюсь… – и Эвелина ускакала прочь из кухни.

– И за что Господь обидел это несчастное дите? – Евдокия перекрестила свой согрешивший рот, но тут же подумала: «И на что мне, Господь, два фунта голимого жира под бородою…»

– и вновь заговорила вслух:

– Ну вот же у Ивинского не наросло сало под бородой, у Стефана Баранского, может, какая где шишковина и наросла, дак не на виду, – она оглядела стол – все, вроде бы, ладно: красуется разваляй с налимом, скворчит яичница с ветчиной, на большом блюде отварная картошка, посыпанная укропом, малосольные огурцы под смородиновым листом, отварная телятина, нашпигованная чесноком.

Батарея наливок и настоек, на какие была большим специалистом Евдокия, а уж о яблочном сидре и говорить не приходится: вкус, запах – не уступят шампанскому.