Манна

И точнее слова не найдёшь!

Мужики жалели – наливали.

Обижался, если не нальёшь.

Вымерли родные и в больнице

Он нашел под лестницей приют,

От Тюменской стужи мог укрыться,

Пожалели оборванца тут.

Но однажды бес попутал – сдался

И украл с деньгами узелок,

Под забором снова оказался

Гришка Новых – хитрый мужичок.

Подъедал в трактире за гостями,

Был бродягой, воровал коней.

С длинным носом, с мутными глазами,

Весь заросший черта был страшней.

Конокрадов раньше не любили,

Палками лупили всем селом,

Сволочей без жалости губили.

Два кормильца были – конь с отцом…

У кострища с ведьмами в обнимку

На граните дьявол восседал,

Прочитал мирскую анонимку

И чертям приказ такой отдал:

«Вот письмо. Хлысты мне сообщают,

что народ Распутина прогнал,

В Верхотурье босиком шагает.

Не хочу, чтоб он доковылял.

Вы ему пути все перекройте,

Чтоб стервец в обитель не попал,

В голове его бедлам устройте

И спешите с ним ко мне на бал».

Шел Григорий по лесной дороге,

Грязный волос не давал смотреть,

Прошагал уже довольно много,

Размышлял: «Зачем сей жизни смерть?»

У костра бродяги ели, пили.

Гришка наглым был – сам попросил.

Путники неряху угостили

И Григорий зелье проглотил.

Вдруг в глазах кисельных заплясало!

Испугавшись, не узнал людей.

У костра пред ним, смеясь, стояло

Шесть покрытых шерстью злых чертей.

«Что, Варнак кудластый, поспешили?

Что, чертей не видел, червячок?»

Бесы быстро Гришку подхватили

И надели на чело мешок.

Вот земля исчезла под ногами.

Показалось долго шел полёт.

Он хотел поговорить с чертями,

Но ему заткнули тряпкой рот…

А когда мешок с лица убрали,

Он увидел зал и яркий свет,

Под оркестр пары танцевали.

Дьявол с трона произнес: «Привет!

Что, Григорий, брови свои хмуришь,

Неужели краковяк плохой?

Знаю, что, голубчик, танцы любишь.

Ну-ка попляши часок-другой».

Свечи в канделябрах, нету мрака,

Все реально было в мираже.

Пол мужской был в смокингах и фраках,

Женский пол – в прозрачном неглиже.

Гришка ущипнул себя за шею —

Стало больно, дьяволу кивнул

И, душой червивой холодея,

К центру зала босиком шагнул.

Вдруг лохмотья с плеч его упали,

Заблестел рубашки красный шёлк,

«Барыню» в оркестре заиграли,

Появился кованый сапог.

Замахал рукой, стал громко топать,

Танцевал примерно часа три.

Публика давно устала хлопать.