Тоже мне новости

Там нас любили гибкие раскидистые женщины,

их ноги подогнутые и подтянутые

выше головы, когда они курили и

болтали всякой всячины моря —

горы вокруг чаши моря.

Ныряем с головой.

Сыты по горло нами

в довольстве и неге

нас целовали наклоняясь холодные губы

облаков.

И приключенье шелестит,

стуча в стекло окна цветами,

и суперкарго натягивает штаны и смотрит

на часы, мотает головой, мол, опоздал —

будут шерстить.

«Впрягаюсь в стол и резво, вытягивая шею…»

Впрягаюсь в стол и резво, вытягивая шею,

несусь, несу себя, несу свой

кавардак, свой малый милый хаос,

тот из которого родится земля,

черно-зеленые стволы с растресканной

облупленной корой

и зарождающиеся на самом кончике, на

самом пальце ветки гибкие прутики

и почки, пучки, шевелистики.

Вперяюсь глазами в носки сапогов,

упираюсь носками сапогов в невесомую

нежность путешествия в заозерный

край, в сырость, в туман,

грязь-бездорожье, воздух, разрезанный

свистом обнаженных веток —

весна.

«Нет, мне никто не равен…»

Нет, мне никто не равен.

Сам себя несу, в горящей женщине

не существуя жив живей живого.

Ах, обряди избу резьбой,

а хату аккуратно побели!

Блистаю славой, сам собой украшен.

Котенок с бантиком визжа забрался

на стену, ему необходима рамка,

как путешественнику карта,

а лирик ищет не Клондайк, а приключений.

В седое время дня, в досаду года

опутан женскими чулками-полозами

Лаокоон.

«Я не привык вымаливать подачки-поцелуи…»

Я не привык вымаливать подачки-поцелуи.

Уходишь – уходи, не нужен – не нуди.

Есть много всякого всего. Рискую —

и вон. Торжественен разрыв пути.

Дорога – рот. Рот порван. И концы

теперь уж двух дорог сочатся красной

глиной,

а по бокам стоят резцы

столбцы электролиний.

Платон был прав. Рождают баш на баш

от бабы сопляков, поэмы от идеи.

Рожающая жизнь – сплошной шантаж

по извлечению того чего имеем.

Я улыбаюсь шантажу,

поджавши хвост, поджавши губы,

и на прощание скажу:

– О! Как расчетливо ты любишь!

«Подачки-поцелуи – не привык…»

Подачки-поцелуи – не привык.

Есть много всякого всего.

Уходишь – уходи, рискую, рот порванный

сочится.

Res

publica —

ведь вовсе не о том.

Резцы терцин, а между ними натянутые

провода стихов, хиханьки проводов,

вода подвалов, сплошная вонь от

дохлых семихвостых мышекрыс.