Это всё я

Только сейчас замечаю, как ноют запястья и щиколотки под холодными оковами. Я сопротивлялась. В этот раз сильнее. Снова противные густые синяки. Мне даже не нужно смотреть на них. Я знаю все градации цветов: из почти чёрного в бурый, потом постепенно к мерзкому жёлтому.

На лоб ложится тёплое махровое полотенце. Хочется укутаться в него полностью. Патрик снимает железо с ног и рук, осторожно поднимает моё измученное тело. Нет сил даже ухватиться за него. Хочется материться от вновь подкатившей к горлу тошноты, но выходит лишь расплакаться.

– Что я… сделала? – с всхлипом спрашиваю полушёпотом.

В груди щемит. Не хочу слышать ответ. Патрик вздыхает и милостиво тянет. Он знает, какой ужас испытаю я, когда он расскажет. Мы медленно поднимаемся по лестнице из подвала. Я щурюсь от света и всхлипываю от новой волны мигрени.

– Ты потеряла сознание, – опускает он мне на спину первый кнут, внося в тёмную ванну.

Аккуратно сажает на стиральную машинку. Включает свет. От него не так больно, как от солнечного.

Я с трудом удерживаю равновесие, а он не спешит продолжать. Открывает воду. Изголодавшиеся по теплу мышцы ноют.

– Ты открывала глаза как после сна, – продолжает Патрик. – Ты говорила что-то на неизвестном языке.

На меня обрушивается второй кнут. Я больше не могу. Я плачу. Из горла против воли рвутся звуки. Я знаю, что он скажет дальше. Я готова сама себя стегануть, но не могу. Рыдания не дают.

– Воздух рвался.

Он молчит, пока набирается ванна, а я содрогаюсь от всхлипов. Патрик больше ничего не говорит.

Теперь заговорить должна я, но мне страшно. Я в отчаянии.

Патрик закрывает воду и снимает меня с машинки так медленно и аккуратно, будто могу сломаться. Только я уже сломана. Треснута внутри. Я ненормальная. Неконтролируемое воплощение тьмы. Я больна.

– Сколько? – беззвучно шевелю губами, когда он опускает меня в горячую воду.

Мышцы слабеют. От воды. Боли. Бессилия. Во взгляде Патрика мольба. В его синих глазах надежда, что отвечать не придётся. Но он знает, что придётся.

Я должна принять последний кнут.

– Наверно, двадцать, – выговаривает он аккуратно, почти вопросительно.

Новые рыдания душат. Я вою зверем. Я знаю, что эти двадцать я должна умножить на два.

* * *

Патрик останавливает джип у серой коробки здания, на которую я бросаю один неловкий взгляд. Тело обмякло и не слушается, хоть я и решила больше не прятаться. Заставить его покинуть автомобиль – титанический труд. В одиночку не справиться. Слишком сложно.