Крылья

Луиза посмотрела на меня с удивлением сквозь слезы. «Вы думаете?» – проговорила она и смолкла. «Я не могу жить без вас, это равнялось бы смерти», – и я долго и горячо говорил о своей любви и готовности следовать за моей любовницей куда угодно, ходя по комнате взад и вперед мимо уже не плачущей госпожи де Томбель. Наконец, когда я умолк, раздался ее голос, серьезный и почти сердитый:

– Это все прекрасно, но вы думаете только о себе, я же не могу являться в Париж с готовым любовником.

 – и, стараясь улыбкой загладить жестокость первых слов, она продолжала: – Был бы один выход, но не знаю, согласитесь ли вы на это.

– Я на все согласен, чтобы быть вместе с вами.

– Уезжайте со мной, но в качестве моего слуги.

– Слуги! – невольно воскликнул я.

– Только для других, ненужных нам людей, вы назоветесь слугою, для меня же вы будете, ты будешь моим Эме, любимым, желанным господином! – и, обвив мою шею руками, она покрывала мое лицо быстрыми и короткими поцелуями, от которых кружится голова.

Мы условились, что за день до отъезда г-жи де Томбель я найду предлог куда-нибудь отправиться по делу, поеду в другую сторону, где на первой станции и дождусь Луизы.

Так все и вышло; в дождливые сумерки я выехал верхом по знакомой с детства грязной улице в развевающемся от холодного ветра плаще, думая о бледном лице мадемуазель Бланш, которая смотрела, прижав нос к оконному стеклу, на меня отъезжающего, и другом: кругловатом, с веселыми карими глазами, с прямым, несколько приподнятым носом, которое я увижу на маленькой станции далеко от родного города, покидаемого, может быть, навсегда, – и не только от дождя, моросившего мне в глаза, были мокры мои щеки.

Часть вторая

Глава I

О дороги, обсаженные березами, осенние, ясные дали, новые лица, встречи, приезд поздно вечером, отъезд светлым утром, веселый рожок возницы, деревни, кудрявые пестрые рощи, монастыри, целый день и вечер и ночь видеть и слышать того, кто всего дороже, – какое это могло бы быть счастье, какая радость, если бы я не ехал как слуга, хлопотал о лошадях, ужинал на кухне, спал в конюшне, не смел ни поцеловать, ни нежно поговорить с моей Луизой, которая к тому же жаловалась всю дорогу на головную боль.