Заповедь

Тот слегка съеживается, но пока что держится молодцом.

– Итак, мой дорогой, в чем согрешил? – вкрадчиво спрашивает батюшка.

– Да этот урод выскочил на встречку!… – начинает басить морячок.

Отец Илья морщится и громко советует. – Звук-то приглуши, тебя ж на Луне слышно! Какое уж тут Таинство! Или ты хочешь, как древние, перед всеми покаяться?

Моряк не хочет и съеживается еще больше. Пытается говорить потише.

– Ну так вот я и говорю – еду я себе по всем правилам, а этот козел… Простите, батюшка… Урод… Нет, баран… Извините, батюшка… Короче, водила этот на своем дурацком мерсе меня и подрезает!

Отцу Илье надоело.

– Ну а каешься-то в чем?

– Дык это… Вышел я, значит из машины…

– Из какой? – вдруг интересуется батюшка.

– Дык это… Джип у меня… Маленький, вы не подумайте чего, батюшка…

– Да я и не думаю. Я жду, когда каяться начнешь.

Очередь, столпившаяся возле иконы мученика Трифона, вытягивает шеи.

– Ну так вот. Ну я и говорю… Вышел я из машинки своей, монтировочку из багажника достал…

– Чего достал?! – густые брови батюшки начинают жить самостоятельной жизнью – одна уползает наверх, другая вниз, и обе шевелятся, словно гусеницы.

Ноздри раздуваются, как у дракона, а моряк окончательно сдувается и даже, вроде как, становится ниже ростом.

– Монтировочку… – шепчет он. В храме гробовая тишина, все внимательно слушают про монтировочку.

–И-и? – тянет батюшка, потирая руки.

Очередь втягивает головы в шеи, будто черепахи. Даже им страшно. Отец Иннокентий забыл про свою исповедницу – бабулю, которая впервые пришла в этот храм и по незнанию пошла к доброму отцу Иннокентию.

Да и бабуля потеряла нужный настрой и слушает, что происходит в другом углу храма.

– Ну так это… – продолжает моряк. – Беру монтировку и иду к этому бара… Простите, батюшка. К этому человеку. Вы не думайте…

– Я не думаю, – повторяет отец Илья. – Я жду, когда каяться начнешь.

– Ну, в общем, подошел я к этому мерсу паршивому… Простите… и ка-ак!… В общем, хотел я ему морду порушить… А из мерса вылазит такой мелкий, ушастый… Ну и вот.

Жалко мне его стало. Не стал я ничего рушить.

– Так я не пойму, чадо, ты за медалью пришел, что ли?

Морячок в тельняшке краснеет, даже уши полыхают пунцовым, и что-то шепчет.

– Чего-чего? – кричит батюшка. – Не слышу я тебя! То до Луны кричишь, то пищишь, как мышь.

– Ну так я и говорю – монтировку я убрал… но по морде… Простите, батюшка… По лицу я ему съездил. Так, пару раз, не больно.