Заповедь

Очередь исповедников колышется и в ужасе отступает подальше, оказываясь возле иконы блаженной Матронушки. Кое-кто начинает креститься.

– Та-ак… Ну, и в чем ты каешься?

– Ну как же, батюшка, человека ударил.

– А если бы из мерса вылез громила – крокодила, ты бы что сделал?

– Не, ну если крокодила, то монтировочкой бы прошелся…

– Не понимаю я тебя, – отец Илья промокнул лоб платочком. – Ты пришел-то чего сюда?

– Каяться, – неуверенно отвечает морячок.

– В чем каяться?! – кричит несдержанный батюшка.

– Так ударил же!

– Ну и что?!

Морячок потрясенно замолкает и хлопает глазами. Он уже ничего не понимает.

Батюшка выдерживает паузу, доводя моряка до полуобморочного состояния, а очередь до истерики.

– Скажи, – вдруг тихо говорит он. – А если бы в том мерсе Христос ехал бы, а? Ты бы и Его монтировочкой? Или по лицу, не больно?!

– Так не бывает такого, батюшка!

– Тебе почем знать?! – отец Илья даже ногами затопал.

– Дак это… Не знаю я.

– Ну и вот, – успокаивается батюшка. – Не знаешь, а монтировкой размахиваешь! А если он мелкий и ушастый, значит, и побить можно? В чем каешься?

Морячок озадаченно молчит. Отец Иннокентий вспоминает про свою исповедницу и пытается докричаться до нее, но та только рукой на доброго батюшку машет. Ей интересно, в чем же каяться, если не в том, что человека побил?

– Притчу помнишь? – вдруг спокойно спрашивает отец Илья морячка.

– Помню, – осторожно отвечает моряк.

– Что Христос сказал? Кто есть твой ближний?

– Все. – От волнения моряк переходит на шепот, а очередь задумывается о чем-то своем.

– Так в чем каешься-то?

– Не люблю я никого. Себя люблю, да железяку свою на колесах. Наверное, и меня никто не любит… – на глазах у мужчины в тельняшке показываются слезы. Очередь в возмущении – довел батюшка мужика!

– Понял? – спрашивает отец Илья и потихоньку лицо его разглаживается, под усами появляется улыбка.

– Понял, отче. Любить надо. Всех. Только ведь трудно это.

– Трудно. А ты Господа да Божию Матерь проси, Они тебе и помогут.

Батюшка читает над морячком разрешительную молитву, потом крестит его голову, при этом больно стукая его твердыми, как камень, пальцами.

– Ну, иди причащайся!

– Я не готовился.

– А никто не готовился! – снова кричит батюшка.