Певчий ангел

Где-то скрипнула дверь и закрылась

тихим утром нового года.

Прикосновение

Замри и ощути, склонив лицо.

К чему тебе чужие откровенья?

Не заменяют сорок мудрецов

простого моего прикосновенья.

Сползает тихо толстая тетрадь,

под поцелуем вздрагивают брови…

И мудрецам приходится молчать

на столике под лампой в изголовье.

Свобода

Дневной мираж, твое носящий имя,

тепло струится сумерками мая,

глазами полуночными твоими

лицо толпы размытой наделяя.

Какою же нелепою гримасой

его улыбка может обернуться —

полжизни объявив тщетой напрасной,

уходишь, чтобы в прошлое вернуться.

Твоя Москва теперь искрится снегом,

мой Франкфурт безнадежно желтолиствен…

Свободой тешимся —

пространственным разбегом

путей в гиперболическом единстве.

«Ночь опускается в кресло и диалог…

Ночь опускается в кресло и диалог

возобновляется прерванною тирадой…

Жаркая спорщица, кто бы подумать мог,

слушательнице такой несказа?нно рада.

Кто же есть у меня, кроме себя самой?

Две кошки, преданные всем желудком.

Зеленый сожитель в кадке, листвой

колышущий в оцепененье чутком.

Души, населяющие янтарь времен,

молчат, занесенные пылью полки…

Этого мало. Голос инстинкта силен —

кому, реченному ожиданьем долгим,

факел утра улыбкой одной зажечь?

Для кого всходить благодарной нивой?

Кого одаривать зрелым жемчугом плеч,

волос омытым волною ленивой.

Куклой тряпичною в чьих руках

предаваться похоти безоглядно и до?сыта.

Рука в руке, с кем тропу впотьмах

торить, не слыша прохожего топота.

Potpourri

Останутся стихи капризом синим,

как осенью лил джазовый мотив…

На перепутье интернетных линий

в толпе едва друг друга различив,

отпущенное время коротали

кобель безродный и почти ничья жена.

Как в письмах с упоением валяли

он дурочку и дурака она.

Как на чужом всплакнула пепелище

украдкой, приговаривая вслух:

Ищи – найдешь.

Он делал вид, что остается глух,

свободы статус ревностно лелея,

что никому-не-нужностью подбит.

И оба забавлялись, чуть жалея,

игрой во всеотпущенный транзит.

Обернись

Обернись, когда перестанешь,

обессилев, со мной бороться.

Обернись же, верный товарищ

малодушия и благородства.

Обернись, оставленный мукой

невозможности покаяния

под нацеленной в лоб базукой

обязательств и ожидания.