Иерихон

– Когда ты переедешь? – любой вопрос Валентины звучал упрёком. – Девять минут сорок секунд на путь от ворот до твоей двери. Лишние повороты, спуски, подъёмы. Нелогичное расположение лестниц. Огромная территория используется совершенно бестолково.

– Какие-то дилетанты отгрохали монастырь до моего рождения. Досадное недоразумение, – ухмыльнулся он в окно.

– Недоразумение – это ты, третий год без пункта связи, на отшибе.

– Я живу здесь дольше трёх лет.

– Но командорские эполеты носишь два года, – гостья раздражённо втянула воздух ртом.

 – Ты понял, что я имела ввиду. Оттягивать переезд уже неприлично.

– Неприлично? Ты же презираешь условности.

– Причём тут условности? Речь об элементарном удобстве.

– Твоём удобстве, – огрызнулся Кампари. – Меня всё устраивает.

– Да хоть бы и моём. Подумай о ком-то кроме себя, для разнообразия.

– Слушай, я не принуждаю тебя каждое утро преодолевать непомерное расстояние от ворот до моей кровати.

Воздух пропитался раздражением, нейтрализовать которое Кампари не мог, зато усугубить – с лёгкостью.

Он обернулся на несколько секунд раньше обычного, и досада в глазах гостьи приобрела оттенок ненависти.

Валентина раздевалась по собственной инициативе, но прямых взглядов не любила. В форме она выглядела внушительно: широкая спина, крепкие бёдра, сапоги плотно облегают икры. Под комбинезоном обнаруживались мягкая грудь и розовая кожа без намёка на загар, отчего живот и ноги казались особенно голыми.

Одетая Валентина была железной. Собственная плоть каждый раз становилась для неё неприятным сюрпризом.

– Что уставился? Я готова.

Злое и долгое соитие всегда заканчивалось в молчании. Ванну принимали по очереди.

Выйдя на балкон, Кампари обнаружил Валентину в полном обмундировании, с чашкой в руках. Жидкость, которую в Агломерации снисходительно называли «кофе», оставила тёмные следы в уголках её губ. Шаткий облезлый стул, круглый столик, чашка, – всё это рядом с Валентиной выглядело до смешного мелким.

Кампари занял второй стул и без аппетита уставился в тарелку. Поджаренная курица, яичница, ломтик хлеба. Грех жаловаться, но надоело до чёртиков.

Валентина оглядела его: мокрые волосы, рубашка застёгнута не на все пуговицы.

– Форму надень. Мы на улице.

– На третьем этаже, – он криво ухмыльнулся.

– Всё равно на улице.

– Здесь, мягко говоря, мало прохожих.