Стынь неба осеннего

Он каждое утро ранней весной в брачной истоме задорно щелкал клювом, издавая внушительное звучание: «Ка-ду, ка-ду», и потом его старческий скрип сливался в короткую трель. Каду еще молодым петухом облюбовал эту таежку. За последние годы он сильно постарел. Беловатый клюв его потемнел, и сам он весь огруз, стал неповоротлив. Но весной, к концу апреля, глухарь Каду вдруг неузнаваемо преображался. Старость будто бы на время отступала. Зева вспомнила старого глухаря и приняла его соседство естественным.

Жизнь в таежке шла своим чередом.

Медведица прислушалась. А когда высунула голову из берлоги в другой раз, то увидела противоположную кромку болота, в дымке зубчатый лес, голубоватый окраек неба. Какая-то неподвластная сила потянула ее в тайгу.

Зева вышла из берлоги. Темно-бурая шерсть, клочьями закатавшаяся вперемешку с землей, отвисла на впалых боках. Хребтина выперла. Морда удлинилась. Она не походила на ту грозную хозяйку таежки, какой ее знали звери и птицы летом.

Затекшие лапы ослабли.

После долгой зимы она будто вновь училась ходить. Каждый шаг ей давался с великим трудом, но она терпела. Зева остановилась. В тайге шла бойкая весенняя работа Природы. Успокоившись, лениво зевнула.

– Крэк… крэк, – отрывисто и громко раздалось рядом. Это черный ворон сидел на вершине высокой ели и обрадовано извещал о пришедшей весне, настоящей, бурной. Зычным голосом поприветствовал он и медведицу. Крэк помогал ей в голодную пору отыскивать падаль. Он не раз находил погибшего лося, и тотчас же по всему лесу неслось возбужденное: «Крэк!» Медведица всегда торопилась на приглашение друга и никогда не ошибалась.

Выражая радость, Зева отряхнулась.

– Крэк, – крикнул ворон, поглядывая вниз.

– Ба-а-а, – глухо ответила Зева, приветствуя птицу.

Принюхиваясь и прислушиваясь, медведица осторожно внимала тайгу. Наст хорошо держал, и она, обойдя вокруг кедровую выскорь, вернулась к берлоге. Заглянула внутрь. Медвежата смирно лежали, прижимаясь друг к другу.

Увидев мать, малыши вскинулись. Мать, убедительно фыркнув, заставила их вернуться на нагретое место. С припечка, сверкая острыми глазами, поглядывал пестун. Он понимал мать и не смел шевельнуться.

Зева заломила низкорослую пихтушку, прикрыла ею чело берлоги. Затем задала круг и, не обнаружив опасности, пошла к болоту. Ее лапы глубоко вдавливались в наст, оставляя от пяток вмятины на подтаявшем снегу.

Кромкой болота убегал вглубь тайги охотничий путик.