Чилимята

И осталась бабушка одна с шестерыми детьми («чилимятами», как их называли в деревне по прозвищу отца), старшей было в начале войны 16 лет, а младшему – два года.

Я хочу рассказать, как они жили, как сложились их судьбы. И сделать я это хочу для того, чтобы скрепить памятью поколений маленькую ячейку человеческого общества – семью моих деда и бабушки.

Глава I

Домработница Маня

Сколько она себя помнила, всю свою жизнь она думала о деревне. Видела большую, судоходную реку Суру, в которой так хорошо скупнуть уставшее от работы тело, видела поля с высоким травостоем (Сколько травы можно накосить!), видела вишневые сады… Помнила руки матери, будившие ее на тяжелую крестьянскую работу:

– Вставай, Маня, пора… – Спать хотелось неимоверно.

Глаза не расклеивались.

– Вставай, девка, чай, не барыня… Привыкай!

И вставала, и шла, и работала за двоих, за троих, сколько сил хватало…

Время было тяжелое, послевоенное… Мужиков в деревню вернулось мало, да и те, что вернулись, чаще всего были инвалидами.

Отец Мани, да и не только Мани, а и всех чилимят, пропал без вести. Во всяком случае, так было написано в тоненькой серой бумажонке, которую вручил брату Ивану председатель сельсовета. Ему, наверно, не хотелось нести черную весть чилимятам, он и отдал похоронку Ивану. А тот запрятал ее и никому не показал. И все выяснилось, лишь, когда с другого конца села пожаловали в их домишко две редкие гостьи, зажиточные сестры отца. На предложение матери пообедать вместе с чилимятами (они как раз сидели за столом, только ложки стучали) отказались. Наконец одна вымолвила:

– Слыхали, от Григория весть получили? Мать отрицательно качнула головой.

– Дак, как же, чай, не сами мы придумали – люди болтают. Ванюшке вон отдали…

– Мать повернулась к Ивану, а тот – (знает кошка, чье мясо съела!) – сиганул на полати. За ним метнулась старшая Дуня (все чилимята звали ее няней – все с разницей в полтора–два года прошли через ее руки):

– Ты чаво, дурак? Давай бумагу! – От сильной затрещины, а еще больше от обиды, Иван заревел.

А за ним заголосили и все чилимята. Мать только глаза от стола подняла, все смолкли: ее слушались беспрекословно.

– Ваня, сынок, где бумага?

– Да потерял я ее, мам… Чай, там все равно вранье одно… – хлюпал носом Ванька.

– Что там написано-то было? Аль ты забыл?

– Пропал тятя без вести… Можа, живет где… Али раненый…

Ванька вновь заревел, а за ним и все заголосили, как по покойнику.